— Спасибо, что удержала кота, — уже без смеха в голосе, тихо поблагодарил Ник. В его взгляде тоже промелькнула жажда, и Эмили, вспомнив наконец о том, что актриса, невозмутимо и как-то даже легкомысленно пожала плечами.
— Он меня согрел, — ляпнула она. — Все-таки холодно сегодня.
— Тебе и сейчас холодно?
Эмили медленно, очень глубоко вдохнула, выдерживая на себе внимательный, ищущий ответов взгляд цвета неба, и собралась сказать правду. Была ни была.
— Dorogoj! — Чужой женский голос ворвался в вакуум их уединения и разорвал связь, которая звенела между ними натянутой струной. Эмили опустила глаза к острым носам своих Маноло и прижала букет к груди, как будто кто-нибудь собирался его отобрать. Одно дело, когда это был «несущий проклятие веник», а другое — когда этот прекрасный дар ей подал сам царь Николай. Придется сохранить и засушить. Не царя, а букет.
Ник холодно поздоровался с девушкой, которая подошла к ним, и представил ее как Соню Либерман, московскую художницу. Та куталась в шерстяной палантин, не особо старательно прикрывая довольно откровенное декольте короткого платья, и пожирала глазами чужого царя. Эмили легко различала качество внешней «отделки» у женщин, и могла с чистой совестью поставить печать «натуральный продукт» на Соне. Девушке было лет тридцать, а может и больше, но она выглядела, как модель «Victoria’s Secret». Эмили никогда не страдала комплексом неполноценности, но в сравнении с ровесницей Соней почувствовала себя Бетт Мидлер рядом с Голди Хоун.
Внутри неприятно шевельнулась змея ревности, кольнув ядовитым языком по сердцу.
Смешно же, какая ревность?!
— Соня, тебя на свадьбу не приглашали, — подчеркнуто сухо произнес Ник, давая понять, что девушка не его пара.
— Меня твоя сестра пригласила на прием. Ты скучал? Я по тебе очень. — Голди вцепилась в рукав мужского пиджака и оценивающе посмотрела на Эмили. — Ах да, приятно познакомиться. Но я представляла вас более… яркой, — разочарованно сказала девушка, словно ей бездомного котенка вместо пантеры подарили.
— Мне льстит, что вы думали обо мне в свободные минуты, — сердечно произнесла Эмили. — Жаль, не могу ответить тем же, поскольку о вас я слышу впервые… Прошу прощения. — Понюхав букет, Эмили ушла на поиски жениха с невестой, чтобы еще раз обнять и поздравить.
Стоять в окружении незнакомых людей, улыбаться и отбиваться от сплетен она не любила, но умела — издержки профессии. «Звездной болезнью», к счастью, Эмили не страдала. Дэвид любил повторять тоном Дамблдора: «Слава — ненадежный друг, Гарри». Это точно. Эмили трезво смотрела на актерскую карьеру и, по большому счету, сделала ее ради Дэвида. Хотела быть кем-то рядом с ним, чтобы не чувствовать себя замарашкой, а в итоге добилась мирового признания. Слава отравила их отношения. Дэвид ревновал, срывал съемки, говорил, что Эмили зазналась и продалась. А она не обращала внимания на его суждения, понимая, что он просто боится ее потерять.
«Глупый, — говорила она ему, — без тебя ничего бы не было. Без тебя я умру».
Она странно зависела от него, словно наркоманка, и как только ее лишили дозы героина, от шока и боли пыталась покончить с собой. Ее спас сегодняшний счастливый жених, причем чудом: хотел взять автограф для своей любимой. Увидел, позвал на помощь, вытащил с черного дна. И так стыдно было жить… тайно благодарить судьбу за то, что дала второй шанс. А ведь такой куш журналисты сорвали бы: «Эмили Райт убила себя на борту самолета сразу после смерти каскадера Дэвида Гаррета, с которым ей приписывали многолетний роман»… Роман, который так и остался недописанным, прерванным еще до кульминации.
Тогда почему она идет сейчас по подмерзшей земле чужой страны и испытывает нестерпимое желание развернуться, сгрести с земли тонкий слой колючего снега и запустить снежком в грубиянку Соню? Может, потому что рыжеволосая художница с собственническими замашками вернула ее с небес на грешную землю?
Когда Дэвид погиб на съемках, Эмили почти умерла. «Почти». Это слово терзало ее много месяцев, олицетворяя предательство. Жизнь стала на вкус, как картон, потому что запретила себе радоваться. Весь прошлый год на работе царил застой, ни одного проекта.
И вот вдруг — полет падающей звезды в душу; кожу приятно щекотало от воодушевления, и стыда Эмили впервые не испытывала. Но и этой минутой ей не суждено насладиться из-за повышенной конкуренции за внимание Большого Босса. Ощущение было, словно гадкие дети подарок Санта-Клауса отобрали.
С этим нужно что-то делать.
Эмили расправила плечи, вдохнула морозный воздух и быстрым шагом вернулась в сад по бетонной дорожке, стуча каблуками. Ник спорил с Соней. В запале та даже палантин сбросила, чтобы основательнее предъявить бюст третьего размера.