Это было такое время – XVII век, – когда формировались национальные государства на Западе, но в идеологии господствовали универсалистические концепции. Киев, возрожденный центр Украины, выглядел в глазах тогдашнего украинца вторым Иерусалимом. Он был центром духовно-религиозной жизни, а значит и центром культуры. Оттуда должен пролиться свет на весь христианский мир. Врагом были турки, которые владели греками и христианским Ближним Востоком. Орудием, я повторяю, орудием защиты второго Иерусалима – Киева – должна была стать Москва.
Ее военная мощь должна была осуществлять программу украинской интеллигенции. Постоянные призывы к борьбе против турков и татар в проповедях Галятовского, Барановича и всех украинских проповедников XVII века, да даже и самого Стефана Яворского, – не шаблонные призывы, как может теперь показаться, и не результат татарских набегов на Украину, а прежде всего проявления этой универсальной христианской идеологии.
Если не говорить об этой субъективной, идеологической составляющей, дело имело объективную, историческую сторону. Я сказал: XVII век был в идеологии временем универсализма, фактически то было время становления национальных государств. Новое государство возникает только в победе над своими соседями. Вспомним становление Германии уже в XIX веке. Для объединения немецких земель были нужны войны на юге, севере и западе. «И на четыре стороны сабли». Украина Богдана Хмельницкого могла победить по меньшей мере Польшу, Турцию и Москву.
И она это делала. Военные действия осуществлялись относительно Польши и Турции. Актом государственного разума была попытка покорить Москву другими методами. Когда мы говорим о нашей современности, нам известно, что войны ведутся разными методами, что они бывают горячие и холодные, что они продолжаются и когда подписан мир, и когда мир подписать нельзя. Почему же мы не хотим понять этого для XVII века?
Даже военный Переяслав не был концом борьбы. После него Украина разгромила Москву под Конотопом в июле 1659 года и была разбита на полтавских холмах в июле 1709 года. Тем более длительная борьба в культуре.
Если и там Украина потерпела поражение, то это произошло не в результате переяславских соглашений, а в первую очередь из-за причин, заложенных в самой украинской жизни того времени. Переяслав стал началом поражения – в политике и боях, – потому что разные украинские круги вовлекали Москву в Украину, стремясь использовать ее против своих внутренних врагов. Полное понимание этого приписывается еще Мазепе. Или же вспомним об обращении Иннокентия Гизеля, Лазаря Барановича, да и многих других – прислать московских стрелков в Украину.
Или о том, что когда Демьян Многогрешный отвернулся от Москвы, его арестовала не Москва, а не кто иной, как группа киевской старшины, которая дошла даже до того, что просила дать на гетмана «боярина из великороссийских людей». Комплекс Кочубеевщины, и только он, сделал возможным для Москвы завоевывать все больше позиций в Украине. Усиление этого комплекса вынудило Мазепу к строгой конспирации, что не позволило ему основательно подготовиться к бою под Полтавой. Бой под Полтавой выиграл для России не Петр І, а украинские Кочубеи. Разумеется, Петр и Россия верно использовали это, как использовали все подобные случаи, а было их достаточно много. О причинах самого комплекса Кочубеевщины пусть говорят историки и психологи. Он существует до сих пор.
В культурном отношении Переяслав послужил началом поражения по более глубоким причинам. Культурное завоевание побежденной нацией нации-победителя в принципе возможно. Еще в античную эпоху покоренная римскими легионами Греция завоевала культурно Рим. Германцы в Италии, Франции, Испании были культурно завоеваны Римом, в результате чего возникли современные романские народы. Предпосылкой для культурного завоевания нации-победителя является, однако, культурное преимущество побежденной нации над всем полем боя, то есть во всей культуре. Этого условия недоставало украинской культуре XVII века.
Время барокко – один из золотых периодов нашей культуры. Архитектурные сооружения Мазепы, проповеди того времени, истоки театра, резьба и занятие живописью, старинные гравюры – все это осталось в памяти веков, они и в наше время влияют на украинское искусство. Однако и оно было по-своему ограничено. Украинская культура эпохи барокко была сугубо церковной. Культура была при церкви, и церковь означала культуру.
Пока так было и в России, украинская культура была в наступлении. Мы видели, что она завоевала церковь, языко-богословское образование и науку, связанные с религией искусства. Но этого было уже недостаточно для XVIII века – времени секуляризации науки, искусства, культуры в целом. Европа уже не жила церковной культурой, Петр І еще использовал Яворского и Прокоповича как деятелей церкви. Но он уже смотрел на Запад, чтобы активно позаимствовать оттуда нужные ему элементы новой технической культуры.
И он тайком отправляется, переодетый плотником, чтобы овладеть секретами техники. В наше время эти функции выполняют люди низших рангов, но суть осталась та же: использовать техническую культуру Запада для укрепления варварских основ своего государства. Среди «птиц гнезда Петрова» мы найдем немало немцев, немало россиян, но не украинцев. Бой под Полтавой Петру выиграли украинские Кочубеи. Но Петр действительно выиграл бой на культурном фронте благодаря тому, что отгородил Украину от Запада. Связь с Европой осуществлялась через новооткрытое окно, вернее, пролаз – Санкт-Петербург, а не Киев.
В Киеве между тем Академия оставалась почти в том же виде, какой она была. Она не представляла опасности. Кто не идет вперед, тот отстает. Отрицать отставание было невозможно. В то время как русская культура свою церковную сторону дополняла новой, прогрессивной и светской, украинская не двигалась вперед. Так она становилась старомодной. Старомодная – значит, смешная. А это малосовместимо с культурой.
Одной из выдающихся личностей этой самобытной культуры был в 1760-х годах Арсений Мациевич, епископ Ростовский. Он с удивительным упрямством защищает проигранное дело – независимость церкви от государства. Для него мир ограничен рамками церковной жизни. Смешной, настойчивый энтузиаст – он по принуждению Екатерины ІІ предстает перед судом епископов, его приговаривают к заключению в монастыре, но он не угомонился и там, и в 1767 году его переводят в таллиннскую крепость, где он доживает, лишенный даже собственного имени.
По приказу Екатерины узника именуют Андрей Враль. До такого, кажется, не додумалось даже МВД. Дата заключения Мациевича совпадает неслучайно с датой отмены Гетманщины. Это была одновременная ликвидация начатого в Переяславе украинского наступления – политически в Украине, культурно – в России.
Отзвуки переяславской концепции украинского культурного наступления на Россию звучат и гораздо позже. Разве что – трагедия Гоголя, который отправился завоевывать Россию для украинского морального кодекса, для украинского понимания искусства, чье моралите о мертвых душах было плоско воспринято разными Белинскими как обличительная литература и «Избранные места из переписки с друзьями», куда Гоголь вложил всю свою душу, были высмеяны и неприняты?
И потому – закономерный результат трагического недоразумения – сжигание Гоголем его рукописи и почти самосожжение произошло так близко от Маросейки, в Москве на Никитском бульваре, и так близко к 200-летию Переяслава – в феврале 1852 года.
Или в начале революции попытка украинских коммунистов «влиться» в русскую по сути коммунистическую партию, чтобы «разлиться и залить» ее? Всегда то же – концепция универсализма, надежда на свои силы, на свое преимущество, ограниченность этого преимущества тем провинциальным состоянием, в котором находится или в котором держат Украину, – а затем поражение и трагедия.