Голько иноземный лекарь Тибериус знал точно — хворь княгини мгн ілечима, и порча тут ни при чем.
Видит Мария Борисовна, что от снадобий лекаревых толку нет, Минины Марфы не помогают, решила послать приставленную к
ней Наташку к ворожее. Та прислала княгине пояс наговорный, велела им опоясываться, когда к ней в постель великий князь ложится. И еще прислала бутыль с коренным отваром, чтобы пить гот отвар на ночь.
Прошла неделя, а может быть, чуть больше — полегчало княгине. И всем показалось, что болезнь покидает ее. Поверила в это и сама княгиня. Велела позвать к себе Ордынку — пусть не радуется.
— Ты видишь — мне уже легче,— сказала она, когда Ази вошла.— Я уже сижу.
— Я, как и все, рада этому, великая княгиня.
— Ой ли? Все говорят — ты смерти моей ждешь.
— Ты напрасно слушаешь злых и глупых людей. Какая мне корысть от смерти твоей?
— Говорят, грех меж вами.
— Как ты, умная женщина, можешь верить этому? Муж твой истинно предан вере своей, я же превыше всего аллаха чту.
— Тогда скажи мне — зачем ты ему нужна. О чем вы долгими •часами разговариваете, уединяетесь зачем?
— Об этом у него спроси. Я сказать не могу.
— Стало быть, речи тайные?
— Тебе он о них скажет, не я.
— Говорят, ты православие принять готова?
— Никогда. Да и зачем мне Это?
— Чтобы место мое занять, чтобы...
— Дура ты, хоть и великая княгиня! — всегда спокойная Ази тут не выдержала, не сдержалась.— Оттого муж с тобой о делах не говорит, не любит тебя. У тебя одни думы —как бы мужа получше накормить, как бы ему в постели угодить, как бы разлучница не завелась да твое место не заняла бы. А муж твой государь великий, ему ты в делах опорой должна быть, советчицей первой, другом. А ты только о пуховой перине и говорить-то умеешь. У мужа твоего заботы многие, он ушел в них весь, без остатка, а я ему в этих делах помощница. На твое место я никогда не встану, люди мы с великим князем разные, но я одно знаю —до конца дней своих я буду верным другом его. И если ты, не приведи бог, умрешь, И он возьмет другую жену, я все одно дружбе этой буду верна. Если я замуж уйду — все равно замыслам его радеть буду.
— Кто тебя замуж возьмет, кому ты здесь надобна,— тяжко дыша прохрипела княгиня, упала на подушки.
— Здесь, может, и не надобна, а казанский хан Ибрагим сватов ко мне засылал.
— Так что же ты...
— Иван Васильевич сказал — рано еще. И я его послушалась.
— Любит он тебя... грех меж вами. Змея ты, змея! —На губах княгини выступила пена.— Тяжко мне, Наташку позови.
Всю ночь промучилась княгиня, часто впадала в беспамятство, и-ло ее начало пухнуть. На другой день, ей вроде бы стало легче, она снова велела позвать Ордынку и при ней умерла. Что они говорили между собой — неизвестно, но когда прибежала Наташка По- луектова, княгиня успела прохрипеть:
- Змея эта... разлучница... Ордынка...
Наташка заголосила и побежала к Марфе.
Великий князь перед этим уехал в Волоколамск. Были у него там неотложные дела, да и заодно думал он охотой себя потешить.
11о в лесу было еще сыро, охота не удалась, да и вселилась в душу князя какая-то тревога, предчувствие беды. Прервал он охоту и поскакал в Москву.
Когда подъехал к Брусяной избе, понял, что предчувствия были не напрасны. По сенным высоким лесенкам бегали какие-то люди, н раскрытых окнах шум и крики.
Иван соскочил с коня, вбежал в сени. По длинному и узкому проходу к крыльцу разъяренные монашки волокли Азейку.
— Стойте! — крикнул Иван, но его голос потонул в шуме толпы и остался незамеченным. Азейку протащили — будто князя тут и не было. Иван крикнул еще раз и огрел нагайкой одну монашку, фугую. Те взвизгнули, все увидели князя, расступились.
Князь подошел к девушке, поднял ее, вытер ладонью окровавленную щеку. Сказал тихо:
— Иди к себе. А вы все отсюда —вон!
Когда толпа разошлась, перед Иваном появилась Марфа. Она выпрямилась, закинула голову и, тяжело дыша, крикнула:
На кого, православный князь, руку поднял! На дев святых, на невест христовых. И ради кого? Ордынки ради. В день кончины ««жены твоей...
Иван и так сутулый, еще больше ссутулился и медленно прошел мимо мачехи. Он еще раньше понял, что княгини нет в живых.
11 ос то ял молча перед телом жены. Когда вошла Марфа, поднял « її и« лвшую с кровати руку Марии Борисовны, положил на грудь, і к п ні л почти шепотом:
Вели лекаря позвать.
I ибериус — лекарь из Рима, приехал в Москву недавно, но уже V 111 л прославиться как искусный исцелитель болезней. Он осмотрел великую княгиню, сказал:
Так и толшно пыть, я коворил...
Она благодаря молитвам моим почти оздоровела,— возрази- « Марфа, и если бы не Ордынка...
Истечение полезни перед кончиной всекда дает оплегчение. 1-І! і" нішо пыть- И Ортынка тут не финоват.— Тибериус вытянул м> пиТ кровати бутыль.— Фот кто финоват. Это селье ускорил ее «ИН'Ц.
— Кто допустил? — князь устремил глаза на Полуектову. Наташка бухнулась в ноги:
— Не виновата я! Княгиня сама к ворожее ходить велела. Видит бог...
— Иди, скажи своему мужу — из Москвы вон! Ежели на глаза попадете...
Марию Борисовну похоронили со всеми почестями, но тихо. Иван с месяц не показывался на людях, к себе никого не допускал. Даже Марфу.
В день летнего Николы позвал к себе Ази. Марфа будто сторожила у дверей — ворвалась к князю возмущенная:
— Ты что задумал, князюшко? Ни мне, ни воеводам к тебе доступу нет, а...
— Богом прошу тебя, мать, не мешай. Царевна в Казань едет, мне с ней поговорить надо.
— Пошто... в Казань?
— К хану Ибрагиму в жены. А завтра воевод соберем. Дел прикопилось множество, в печалях пребывать некогда.
Марфа широко перекрестилась, проговорила:
— Слава богу, за ум взялся,— и вышла.
Иван грустно улыбнулся, сел на лавку, покрытую камчатым полотном, указал сесть Ази против него.
— О том, что посол казанский сватать тебя приехал, я уже говорил.
Ази качнула головой.
— Я согласия ему не дал, но и не отослал. Второй месяц он у меня на подворье ответа ждет. За это время я о семье хана все разузнал. Имеет Ибрагим две жены. От первой у него сын Алихан на шестнадцатом году. От второй детей нет по причине бесплодия. Обеими женами хан недоволен, сына не любит. О тебе он наслышан много — я о том позаботился. Задумал я тебя к трону казанскому приблизить. Как ты на это смотришь?
— Как ты велишь, так и сделаю.
— Хочу волю твою знать?
— Я бы всю жизнь рядом с тобой жила, но теперь нам это во вред будет. Ибрагима я не знаю, но в Казань поеду с охотой. Я рождена на троне, к трону и пойду. Только веры мне от Ибрагима большой не будет. Он знает, поди, что я тебе предана.
— Я думал об этом. Вскорости после твоего отъезда пошлю я поход на Казань. А ты об этом хана упреди. И будет тебе вера.
— А войску твоему погибель?
— Упредишь ты или нет — все одно хан о походе узнает. Рати наши ходят шумно, неспешно — не успеют до рубежа дойти, а недругу об этом ведомо.
— Ты Казань покорить хочешь?
— Нет,— Иван покачал головой.— Это не по моим зубам орех покудова... Сейчас мне с Казанью мир надобен. Хоть лет бы на
пять...
— Смогу ли я?
— Если будешь всегда мне радеть — сможешь. Ибрагиму ноне гоже жить несладко. Колотят со всех сторон и свои, и чужие — еле успевает бока подставлять. Да я тоже... истинно воевать Казань не буду, а щипать стану постоянно. Ты тогда и склоняй хана на мир. А я твое доброхотство не забуду.
— На Москву приезжать позволишь ли?
— Коль будет меж нами мир... Мне твои советы всегда будут надобны,— Иван помолчал, глядя в глаза девушке, потом добавил:— Мне без тебя плохо будет. Поговорить по душам не с кем. Мать и по крови мне чужая, и по замыслам. Мнит себя государыней премудрой, а вся ее премудрость состоит в том, чтобы княжество в битвы ввергать. Жадность ее неумерна, готова весь люд московский на поле брани положить, лишь бы еще один кусок от кого- нибудь оттяпать. А разве в том истинное призвание государя состоит? Свои владения ширить, богатство множить потребно своим трудом, умом, рассчетливостью, а не войнами. Ты посмотри на детой, прадедов моих. От войны токмо несли они убытки в людях, и добре, а княжество великое составили не мечом, а умом. Мария Борисовна, царство ей небесное, опорой мне не была, на домашнее веденье ума не хватало. Князь Иоанн, меньшой, еще молод, здоровьем хил. Один я остался. Ах Ази, Ази. Была бы ты единой веры