Я прочитала много книг, много страдала и много думала.
Вообще с течением лет вдруг переменяются цвета разных времен: то, что казалось черным, видится светлым, и наоборот.
Но если бы знать!
С Таней мы через несколько лет оказались соседками по другому дому и могли часами болтать и часами играть в крестословицу под названием «скрэбл».
У нее не было телефона, и мы придумали сигнальную систему из разноцветных тряпок.
Красная означала «приходи срочно!».
Один раз Таня пришла ко мне рано-рано утром, убежав из психиатрической лечебницы.
Я очень любила Таню, но до конца понять и оценить не смогла.
Это совсем другая история, а тогда, в конце пятидесятых, тоненькая девушка, качаясь на каблуках, водила важного пуделя. Предчувствие необычайного.
Но вернусь в послевоенное, почти беспризорное, детство.
А еще между моим домом и Институтом сахара расположилось длинное помпезное серое и загадочное здание. Теперь понимаю, что принадлежало оно ГУЛАГу, и там со стороны 2-й Миусской был подъезд с жилыми квартирами.
Недаром здесь появлялся зловещий генерал Масленников.
Появлялся нечасто – высокий, красивый, в серой каракулевой папахе с красным верхом.
Нечасто, потому что «дела» с Северов не пускали, и жила здесь не жена, а зазноба – красавица докторша, что работала в роддоме напротив.
Они гуляли под ручку, статные, влюбленные, он – в каракуле и красном оперении, она – с чернобуркой на плечах.
В пятьдесят четвертом Масленников покончил с собой, а красавица (и очень милая к тому же) докторша продолжала трудиться на ниве родовспоможения еще долго. Подозреваю, что о «подвигах» генерала в лагерях ГУЛАГа она в те времена понятия не имела.
Наш дом тоже не был обойден жильцами необычными. И то же время от времени в дом приезжал академик Опарин.
Но он приезжал, наоборот, к жене: жил с молодой, а старушку (так нам тогда казалось) жену не оставлял, потому что был благодарен ей за то, что когда-то она выучила голодного бездомного студента Сашу.
Старушка Опарина единственная жила не в коммуналке, а в трехкомнатной квартире с домработницей Маней.
Маня была фигурой значительной и проходила как Обанина – так искаженно произносила она фамилию академика, автора марксистской теории происхождения жизни на Земле.
Наверняка к происхождению каким-то боком был причастен Сталин и уж точно Фридрих Энгельс со своей теорией белка.
К Мане почему-то подлизывались другие немногочисленные домработницы.
Например, наша Дуся.
Дуся помогала работавшей в две смены маме за еду и из благодарности к исчезнувшему отцу.
Когда-то до войны он, обладая какими-то возможностями, устроил ей комнатенку в Марьиной Роще.
Дуся была глупой, но характер имела легкий и доброжелательный. По совместительству она нянчила сына наших подселенных после ареста отца соседей, маленького и умненького Сашку.
Его она тайком угощала тюрей, и он часто просил: «Дуся, дай тюри!»
Мечтой Дуси была чернобурка как у докторши, но ей не светило, потому что работала Дуся коренщицей в столовой трамвайного депо имени Петра Щепетильникова. Оттуда она приносила жирный «стюдень», и под конец месяца этот «стюдень» был нашей основной едой.
Кто такой Петр Щепетильников, никто не знал, да и не интересовался особо, но все знали дешевый магазин при депо на Лесной.
Магазин имел прозвище «Трамвайка».
А вот что на электрической подстанции на 2-й Миусской, снабжающей депо током, работал Калинин, знали все.
Об этом сообщала гранитная доска на стене.
Михаил Иванович был председателем Верховного Совета, имел прозвище Дедушка и считался очень добрым.
Подстанция вызывала если не восторг, то уважение. Дом был красивым, он и сейчас выглядит импозантно. Промышленная архитектура конца XIX – начала XX веков была изящной и выразительной.
За большими окнами в светлых, идеально чистых залах бесшумно вращались маховики электрических машин.
Вообще 2-я Миусская улица была зеленой и тихой. Она и до сих пор такая. По ней я ходила в школу мимо деревянных заборов, за которыми стояли деревянные бараки и весной цвела сирень. В бараках жили татары, и татарские ребята не общались с нами. Девочки носили шаровары (зимой байковые), а поверх – форменные школьные платья.
Многие татары работали дворниками, и был один звук, присущий московским снежным зимам, – звук скребущей асфальт лопаты ранним утром. Очень уютный звук.
Там же, на 2-й Миусской, есть еще одно здание красного кирпича красивой «фабричной» архитектуры рубежа XIX–XX веков, бывшее училище имени Александра Второго.
В нем преподавал брат Антона Павловича Чехова Иван Павлович, и Чехов нередко бывал здесь, даже приехал переодеться после свадьбы.