Да — в послереволюционной Одессе было серо, голодно и бесперспективно. Но, скорее всего, Юрий Карлович в любом случае уехал бы в столицу. Такова традиция — традиция покорения столицы молодым дарованием из провинции.
Дарование было молодым, но… простите мне сей неуклюжий каламбур — действительно одаренным.
На съездах железнодорожников Юрий Олеша любил демонстрировать свое мастерство поэта-импровизатора. Один из сотрудников «Гудка» разделял делегатов съезда по среднему проходу в зале на две половины — правую и левую. Правая половина называла слово, а левая — подбирала к нему рифму. Или же левая половина называла слово, а правая — подбирала рифму, это не важно.
Получался такой вот самый невероятный «стихотворный ряд», строчек из двадцати:
Кошка — окрошка.
Дружок — пирожок.
Зуб — сруб и так далее.
Пока называют рифмы, Олеша где-нибудь в сторонке чиркает карандашиком по бумаге. Но как только названа последняя рифма, он перестает писать, выходит на сцену и начинает читать только что написанные стихи, основанные точно на тех рифмах, которые предложил зал.
Эффект этот номер имел ошеломляющий.
Была О. Н. Фомина — опытная журналистка с дореволюционным стажем.
В коридорах редакции все чаще стал появляться невысокого роста, слегка сутуловатый молодой человек в поношенном пальтишке.
«Одессит, поэт, живой человек, пишет стихотворные фельетоны. Талантище из парня так и прет», — говорила про Юрия Олешу одна из матерых журналисток.
Олешу прославили две его первые книги. Или — первая и вторая, кому как нравится. Мне кажется более удачным выражение «две первые», поскольку «Три толстяка» были написаны раньше «Зависти», но вышли в свет немногим позже.
Прославили заслуженно, ибо читались они (и читаются по сей день) на одном дыхании.
«Три толстяка» — одна из лучших книг о революции.
Это сказка, в которой почти нет вымысла.
Это видение автора, выплеснутое на бумагу. Его личный опыт, его судьба, его мечты…
В то время, когда создавались «Три толстяка», Олеша жил в маленькой комнатенке при типографии родного «Гудка». «Веселые были времена! Рядом с моей койкой был огромный рулон газетной бумаги. Я отрывал по большому листу и писал карандашом „Три толстяка“. Вот в каких условиях иногда создаются шедевры».
В «Трех толстяках» есть все, что должно быть в любой уважающей себя революции: угнетенные и угнетатели, невежественная солдатня, служащая своим классовым врагам, и сознательные солдаты, встающие на сторону народа, вожди этого самого народа, буржуи-угнетатели, рядовые обыватели, аресты, пожары, перестрелки… И конечно же — неизбежная, как восход солнца, победа трудящихся. Интересно — каким бы было продолжение «Трех толстяков», вздумай Юрий Олеша его написать?
«Зависть» сильно отличалась от «Трех толстяков». Ну очень сильно…
Романтики в ней не было, да и какую романтику хотите вы найти в произведении, начинающемся фразой: «Он поет по утрам в клозете». Романтики в клозетах не поют, они вообще избегают подобных приземленных мест.
«Зависть» Олеши — это искусная арабеска из драмы, иронии, быта и гротеска на тему «Интеллигент и Советская власть». Интеллигент и мечтатель, поэт Николай Кавалеров противопоставлен в «Зависти» целеустремленному и успешному колбаснику Андрею Бабичеву, энергичному «красному менеджеру». В Кавалерове легко угадывается сам автор «Зависти». Пока Бабичев строит фабрику-кухню, суля всем женщинам освобождение от кухонно-прачечной каторги, Кавалеров пьет и спит под открытым небом. На водосточном люке вместо подушки.
Произведения Олеши невелики по объему — он умел писать метко, емко и кратко. Как здесь не вспомнить чеховское: «Краткость — сестра таланта».
«Три толстяка» и «Зависть» прославили Юрия Олешу, а фельетоны в «Гудке» прославили своего автора — Зубило. Фельетоны Зубила даже издавались отдельными сборниками. У Зубила была толпа подражателей и даже двойники из числа аферистов.
Предоставим слово самому Юрию Карловичу:
«Это было в эпоху молодости моей советской Родины, и молодости нашей журналистики, и моей молодости.
Когда я думаю сейчас, как это получилось, что вот пришел когда-то в „Гудок“ неизвестный молодой человек, а вскоре его псевдоним „Зубило“ стал известен чуть ли не каждому железнодорожнику, я нахожу только один ответ. Да, он, по-видимому, умел писать стихотворные фельетоны с забавными рифмами, припевками, шутками. Но дело было не только в этом. Дело не в удаче Зубила. Его фамилия была Юрий Олеша.