Вообще в гостинице, ложась спать, я подумал, что от вечера осталось какое-то странное ощущение “дежа вю” - будто мы побывали в Москве 1990-х. Вы будете смеяться, но в воздухе была какая-то свобода. Даже не могу объяснить, в чем это выражалось.
На следующий день проснулись поздно. Пока позавтракали, пока вышли, было уже часа два, и я заторопился: ведь у меня было маленькое дело - взять несколько блиц-интервью у случайных прохожих на Майдане. Что думаете, как относитесь к происходящему и т. д. Я уже говорил об этом раньше - это была моя работа. Можно было, конечно, похерить все это, настроение было очень нетрудовое, но тогда за дорогу и гостиницу пришлось бы платить самим.
Приехав на Крещатик и войдя в толпу, я достал диктофон. Люди общались охотно, говорили взволнованно и радостно, хотя со стороны и “высоты” нашего опыта-то, что они говорили, покажется стопроцентными общими местами и потрясающей наивностью.
- Лучшего будущего детям, - сказала одна интеллигентная женщина лет пятидесяти пяти.
- Надоело быть быдлом, - отчеканил 40-летний мужчина с военной выправкой, впоследствии оказавшийся офицером украинской армии, впрочем, когда-то закончившим военное гвардейское училище в Саратове.
- Хотим в Европу, хотим жить и учиться, как они, - смеялись три симпатичные киевские школьницы, которых я посчитал студентками. (Акселерация, что вы хотите.) Подарили мне значок и флажок.
Только двое коротко стриженых мужчин в одинаковых кожаных куртках и с одинаковыми лицами сказали, что не видят ничего хорошего в революции и, отказавшись назвать даже свои имена, не говоря уже о месте работы, быстро отошли.
Вообще я, наверное, никогда не забуду этот день - огромную, миллионную толпу на Майдане, падающий мокрый снег, оранжевые флаги, звуки рок-музыки, несущиеся от трибуны, где попеременно выступали политики и музыканты, люди, очень много людей, улыбки, и какую-то удивительную легкость и подъем, витавшие в воздухе. Понимаете, было какое-то необыкновенное ощущение общей радости, абсолютно отсутствовала всякая агрессия и зимняя хандра, столь характерные для этих серых дней в середине долгой, слишком долгой зимы… Я уже говорил, что помню такое же ощущение почти физической легкости, - это было в Москве несколько недель после августа 1991 года, - я не был в городе в дни Революции и, вернувшись, сразу его почувствовал. Такое ощущение в столице нашей родины, увы, бывает очень редко.
Походив по площади, мы поднялись в гору и, пройдя мимо Лавры, прошлись по булгаковским местам на Подоле. Здесь революции почти не чувствовалось, только по обилию среди обычных для таких мест товаров оранжевых флажков и других сувениров, матрешек с портретами Ющенко и Тимошенко, косынок, кружек и даже ручек оранжевого цвета можно было понять, что произошло. Общая атмосфера была не очень и напоминала наш Арбат… Мы постояли у дома (то есть домика, очень маленького) Михаила Афанасьевича, все же купили оранжевую кружку “Так!” на память, а потом переулками вернулись опять к Майдану и зашли в ближайшую кофейню, согреться, посидеть, как-то осмыслить впечатление.
Народу в кофейне было много, некоторые с детьми, несмотря на довольно высокие для Киева цены. Мы что-то заказали, сели за столик у окна и стали смотреть на площадь и на народ на ней. Все-таки человек удивительно быстро ко всему привыкает, а может, атмосфера в этой кофейне была такая, потом мы назвали ее “московской”, - через минут двадцать мы уже отвлеклись и обсуждали какую-то ерунду, я даже не помню, что: то ли московских друзей, то ли отношения на работе жены, то ли цены на жилье в Москве и в Киеве.
Вышли, когда было уже темно. Народа чуть поубавилось, но все равно было многолюдно. Повторюсь, несмотря на вечер и прибавившееся количество пьяных, в воздухе, в отличие от столицы нашей родины, не чувствовалось ни малейшей агрессии. Надо было купить что-то поесть с собой в гостиницу, и я предложил зайти в магазин “Хлеб”, большая витрина и вывеска которого выходили на площадь. Даже не пойму, что меня привлекло в этом магазине, - может быть, размеры: в Москве, после закрытия и “переформатирования” филипповской булочной на Тверской, я что-то не припоминаю специализированных хлебных магазинов такой величины.
Когда мы вошли, я понял, что меня привлекло. Что-то было в этом магазине давнее, вы удивитесь, - “советское”, в немногочисленных хороших смыслах этого слова. Какое-то вечернее спокойствие, устойчивость и спокойная не то, что бедность, скажу, небогатость, причем без всякой злости или уныния. Такая атмосфера в России иногда бывает в небольших деревенских магазинах или в оставшихся кварталах исторического центра.
Большие стеклянные прилавки и деревянные поддоны с хлебом, стеллажами, один над другим стоявшие на железных тележках, горячий кофе с молоком в стеклянных граненых стаканах у стойки с полузабытой надписью “Кафетерий”, спокойные и приветливые от природы, а не деланной корпоративной приветливостью, немолодые женщины-продавщицы в белых фартуках и белых старорежимных поварских колпаках… В зале находился даже ранее непременный городской сумасшедший, что-то бормотавший о текущих событиях, но он был абсолютно безобиден, и на него почти не обращали внимания.
Где в Москве вы сейчас увидите такое? Я даже немного поговорил с одной из продавщиц на темы политики. Но она общалась со мной неохотно: то ли псих ей уже надоел, то ли вообще к вечеру уже не было желания обсуждать что бы то ни было.
- Поддерживаем вроде, - сказала она, но с какой-то даже иронией добавила: - Не знаю… Все они обещать горазды. Посмотрим… Наше дело здесь. Чтобы вот вам хлеб продавать.
Вы не подумайте, что я сейчас выдвину такую кондово-совковую мысль, что вот, мол, не надо никаких цветных революций, главное, “чтобы хлеб был на столах”. Помните, была такая феня в нерушимом союзе - работать надо, честная работа каждого - это главное. Мол, возделывай свой сад. То-то наверху, наверное, потешались, получая сводки об этих “настроениях” в советском обществе.
Вообще, не подумайте, ведь я понимаю, как это хорошо - приехать с российскими сотенными и пятисотенными на революционную Украину, покупать свежий, хрустящий хлеб в центре “оранжевого” Киева по наших десять-пятнадцать рублей за булку и при этом ностальгировать по временам СССР и полудиссидентской обстановке “Филипповской” булочной перед закрытием.
Коктейль “Мо…”, - но не Молотова пока, - коктейль “Москва 2000-х”, - вот как называется все это.
Но что-то было, было в этом хлебном магазине на Майдане Незалежности - какой-то… не знаю, как сказать… национальный характер, что ли? Я даже не уверен, - только ли украинский? Хотелось бы, чтобы не только.
Мне даже интересно сейчас, после того, как все “оранжевые” лидеры перессорились между собой, и иногда ведут себя так, что становится неловко, интересно съездить в Киев и зайти в эту булочную, немного постоять у прилавка, посмотреть и послушать людей - что изменилось за эти четыре года…
Сложная вещь - демократия
Жена работала на ExitPool прошлых выборов в Думу. Если кто не знает, экзит\пул - это когда опрашивают только что вышедших с избирательных участков людей: а вы за кого проголосовали? А вы? Человек по десять каждый час по специальной схеме. Считается, что это очень точно прогнозирует конечный результат выборов. Жена работала в северном, пролетарском округе Москвы, и там люди, как везде, голосовали за “Ед-Ро”, коммунистов и Жирика, но и “Яблоко” часам к 6 вечера показало около пяти процентов.