— А с чем еще ему не везло?
— Да со всем буквально, я говорю. Работы никогда не было нормальной, денег — не было. В газеты писал — всегда внештатно. Все попытки бизнесом заняться — обломились… Он же еще роман какой-то сочинил… И — то же самое: все издательства, куда он совался, штук десять, отказались его печатать. Потом — лет шесть прошло, если не больше — одно все-таки выпустило. Минимальным тиражом. Заплатив меньше штуки баксов. И никто его не заметил, естественно… Правда, сам Павло говорил, что для России это нормально.
— А чего, если не секрет, вы решили встретиться с ним сейчас?
— У него кое-какие документы остались — ну, на ту фирму, что мы два года назад регистрировали… Ну и вообще все-таки интересно было на Пашку посмотреть… Интересно было: он в конце концов как-то преодолел свою карму — или по-прежнему, извините, сосет?..
— И как?
— А, по-прежнему все… Совсем он какой-то странный сделался… пьет, что ли… или торчит… Нехорошо, наверное, это с моей стороны — но скажу честно, я даже какое-то удовлетворение испытал… В том смысле, что ничего не меняется. А то знаете, иногда так подумаешь: вот, вроде у меня все о'кей, дело идет, деньги капают, все типа есть, чего надо… А вдруг что-нибудь случится, непредвиденное, ни с того ни с сего — и бах, ты на голяке?.. Или даже на счетчике?.. А сейчас на Корня посмотрел, знаете, и убедился: если кому-то не везет, то ему не везет всегда. А если у тебя, наоборот, все хорошо по жизни шло — то скорее всего и дальше будет хорошо…
— Скажите, а Глеба Мезенцева такого вы знаете?
— Немного. Через Пашку как раз.
— Вы не в курсе, что с ним произошло?
— Нет…
— Он на машине разбился. Еще два месяца назад.
— И что?
— В больнице.
— Тяжелые травмы?
— Да… Довольно.
— Хм. Бывает…
— Павел же с Глебом вроде друзья были. Я хотел бы с Пашей увидеться, поговорить. Вы не подскажете его телефон, по которому вы сейчас до него дозвонились? А то я его ищу — и все говорят, пропал…
— Телефон? Да, пожалуйста…
Я выбросил бычок, заложил руки за голову, потянулся. Девка напротив механически глянула на меня и отвернулась. Я так же машинально мазнул взглядом поверх голов, слева направо: по вогнутому фасаду «Рэдиссона», по длинной псевдоклассицистской колоннаде вокзала, по гнутым трубам из нержавейки в центре фонтана, долженствующим (насколько я помню), согласно замыслу скульптора-бельгийца, изображать рога быка, ухищающего Европу. Дар, понимаете ли, городу. У себя в центре Брюсселя такое небось поставить постеснялись бы…
Из фонтана торопливо хлебала черная косматая псина, по колено в воде бродили малые дети. Девки напротив наконец встали и пошли мимо меня налево, к мосту, независимо щелкая каблуками. Я подумал, что будь мы тут, как встарь, с Митькой, волнующее знакомство состоялось бы с семидесяти-восьмидесятипроцентной вероятностью…
Не могу сказать, что я так уж завидовал его феноменальной контактности — обычай затевать где попало с кем попало разговоры о чем попало часто утомлял — но она меня иногда завораживала своей универсальностью и необъяснимостью. Я так и не разгадал природу живейшего интереса, который Митяй вызывал в людях всех полов, возрастов, социальных категорий и IQ. В нем не было Глебова, скажем, ума, вроде бы не было какого-нибудь особенного обаяния, ни смазливости, ни брутальности, на которые ведутся мочалки — наоборот, Митькины облик и манеры отличала легкая, часто чуть нарочитая дураковатость, дурашливость… Человек невеликой образованности и чувства юмора, он сознательно или интуитивно разыгрывал анфан террибля — и в беспроигрышном этом амплуа пользовался снисходительным, но несомненным успехом, даже когда вел себя как полный дебил. Над ним все покровительственно трунили — при этом искали его общества, беспрерывно ему названивали (часто без повода), собирались вокруг него обширными, замечательно пестрыми компаниями. Он действовал на общество как красивая баба или халявная выпивка — присутствующие принимались галдеть, ржать и хорохориться. Пацаны набивались к Митяю в собутыльники, девицы в любовницы. Для поиска партнеров по бизнесу или по койке ему отродясь не требовалось шевелить пальцем — несмотря на то, что избалованный Митяй сплошь и рядом кидал и тех, и других…
Я в этом смысле ничем не отличался от прочих его знакомцев: охотно с ним квасил, готовно снижая планку интеллекта и юмора, легко прощал мелкое и даже не очень мелкое кидалово и вообще относился к Митьке покровительственно — даже когда наши социальные и материальные статусы предполагали прямо противоположное…