Размышления Михаила Ивановича прервала супруга, выглянувшая из купе и присоединившаяся к нему, дабы разглядеть красиво оформленное расписание:
– Михаил, пора лекарства принимать. Разузнал, что нас ждет впереди?
– Только хорошее! Ладно, пошли. Но я же просил не оставлять купе без присмотра!
– А ты до сих пор в нем сомневаешься? Напрасно! Прекрасный молодой человек!
Вернувшись в купе, Мария Петровна в преддверии обеда принялась извлекать на стол содержимое пустеющей сумки, а Вадим, чтобы не мешать, извинился и ушел к жене и детям.
*
На станции Сухиничи скорый поезд стоял полчаса. Как и полагалось по расписанию. Продавцов мягкой игрушки здесь оказалось больше, нежели пассажиров. Изредка кое-кто выскакивал раздетым на мороз и из множества диковинных существ выбирал некое создание, приемлемое по цене, размерам, сходству с реальным животным, раскраске и прочему. В это время остальные пассажиры, страдая от скуки, оценивали приобретение попутчиков, выглядывая из окон. По той же причине они следили за перемещением продавцов, слоняющихся в обнимку с нераспроданными слонами и жирафами и погружающимися с ними во всё более глубокую грусть.
Фактических покупателей находилось мало. Продавцы переползали от вагона к вагону, сознавая, что и этот рейс не принёс им удачу. Они часто сталкивались между собой, не в силах привыкнуть к свисающим с них громадинам-игрушкам, и, в конце концов, обреченно опирались на фермы станционных столбов, чтобы разгрузить уставшие спины и дождаться очередного поезда. Возможно, хоть в нем приедет-таки веселый чудак, который скупит всё зверьё оптом и без разбора.
Наконец старый вокзал Сухиничей, видимо, совсем недавно выкрашенный в непривычные для него три цвета, остался позади. А вдоль путей замельтешил красиво заснеженный вьюгой хвойник. Он столь близко примыкал к путям, что глаза не успевали отслеживать детали, и потому кружилась голова. Деревца, ровные, как на подбор, пока не стряхнули с ветвей сверкающий снег, подчеркивающий сказочную нереальность остающейся позади природы.
Супруги и далее любовались бы однообразной красотой, но время призывало их отдохнуть.
– Следующим будет Брянск! – предупредил жену Михаил Иванович и, прекратив борьбу с собой, стал похрапывать.
Мария Петровна неспешно убрала лишнее со стола, нащупала дамскую сумку с деньгами и документами, ловко втиснутую под подушку, оттого сразу успокоилась и задремала, удивившись напоследок, как неплохо складывается их дорога, которая перед отъездом пугала обоих.
*
В купе настойчиво постучали, но не зашли. Это проводница предупредила, что подъезжаем к Брянску. Там будет пограничный и таможенный контроль. Надобно приготовить документы, а для украинских таможенников, которые будут на следующей остановке после пересечения границы, заполнить и какие-то декларации.
Михаил Иванович принес бланки, уселся за столом, вооружился ручкой и очками, чтобы разобраться в странной декларации на украинском языке:
– Мария! Дай-ка мне паспорта. До чего они тут смогли додуматься? Ну, конечно! Каждому заполнять самостоятельно, да еще собственной рукой. Тогда я начну, а ты уж по аналогии…
Зачитавшись, он и не заметил, когда у Марии Петровны, как говорят, не осталось лица. Более того, она принялась медленно заваливаться на бок. У Михаила Ивановича тоже что-то сжалось и защемило в груди, однако спасение, и он это хорошо понимал, могло прийти только от него самого. Потому танкист, издавна привыкший выполнять свои обязанности в условиях стресса, не спасовал и теперь, хотя сил и нервов с тех боевых пор у него заметно поубавилось.
Распахнув дверь купе, Михаил Иванович криком призвал проводницу и, хорошо бы нашлись, неведомых врачей из числа пассажиров. Потом подложил под голову супруги подушку, приподнял ее ноги на полку, вытряхнул на стол косметичку с лекарствами и сквозь зубы вдавил жене нитроглицерин.