Выбрать главу

Что все это делание не было безотчетным (просто в память об Анзерском острове, где он принял монашеский постриг), убеждает нас то обстоятельство, что святейший Никон создает свои островные монастыри и прочие островные сооружения в тот период, когда его сознанием уже владеет «иерусалимская» и «новоиерусалимская» символика. Следовательно, это островное богословие соединяется, сочетается с богословием образа горнего мира.

Следующим значительным этапом идейно-духовного развития патриарха Никона было пребывание в сане архимандрита Ново-Спасского монастыря в Москве в 1646-1649 годах, связанное с началом его возвышения и дружбой с царем Алексеем Михайловичем. Здесь Никон руководил постройкой нового каменного соборного храма и новых стен. В этот же период он познакомился и много беседовал в столице с находившемся в ней иерусалимским патриархом Паисием, который подарил ему в 1649 году сувенир Святой земли - кипарисовую инкрустированную перламутром модель храма Гроба Господня (Воскресения Христова) в Иерусалиме палестинском.

Эта модель вплотную приблизила Никона к желанию построить нечто подобное в натуральную величину в России. Косвенным свидетельством в пользу такого предположения может служить факт, описанный архидиаконом Павлом Алеппским, побывавшим в Новгороде в 1655 году по предложению патриарха Никона, который был митрополитом Новгородским с 1649 по 1652 год. В Софии Новгородской на Великом входе за литургией несли вместе с чашей и дискосом серебряные изображения Сионов, подобные храму Воскресения Христа в Иерусалиме621. Если такой обычай даже не был установлен святителем Никоном, то во всяком случае был им одобрен и утвержден. Это значит, что модель (копия) храма Гроба Господня не выходила у него из головы. А прямым свидетельством в пользу этого является следующее. В 1649 году старец Троице-Сергиевой лавры Арсений Суханов отправился на Восток будто бы за древними книгами и рукописями для книжных и обрядовых исправлений в Русской церкви. Возвращается он с Востока окончательно в 1654 году и привозит патриарху Никону свой знаменитый «Проскинитарий», где даны подробное описание храма Гроба Господня в Иерусалиме и обмеры этого храма, сделанные по просьбе святейшего. Правда, Арсений, в период с 1649 по 1654 год трижды возвращался с Востока в Россию. Поэтому трудно сказать, когда именно патриарх Никон сделал ему этот заказ, важно, что в любом случае он был сделан задолго до того, как Никон приступил к созданию Нового Иерусалима. Почему же, став патриархом, святейший Никон принялся строить сначала не Новый Иерусалим, а другой Иверский Валдайский монастырь? Вряд ли Никона устраивало простое копирование одного только иерусалимского храма Гроба Господня, хотя, как архитектор «Божией милостью», по призванию622, он не мог не загореться желанием постройки такого храма в натуральную величину, имея пред собой его кипарисовую модель. Но в то же время и прежде всего Никон был патриарх Всея Руси - единственной могучей православной державы мира, много думавший о всемирном историческом и духовном значении Русской Православной Церкви, которая не им одним давно осознавалась как Святая Русь - образ Небесного Иерусалима и горнего Сиона. И к этим Небесным образам Никон давно тяготел. Становится ясно, что для патриарха Никона никак не соединялись в богословском синтезе его экклезиологические взгляды и две тенденции в символике русского храмо- и градостроительства, шедшие, как мы видели, двумя независимыми, но параллельными путями, - воплощение образов исторической Палестины (исторического Иерусалима) и воплощение образов горнего мира («Иерусалима Нового»), насколько он описан в Откровении Иоанна Богослова. Последняя тенденция как будто уже нашла свое выражение в Москве, о чем мы уже говорили. Никон это хорошо знал. Но он хорошо знал также и то, что Москва - это прежде всего «третий Рим» и не только в духовном смысле, как преемница церковной столицы православия - Константинополя, но как мирская столица, державный центр, в чем-то подражавший даже языческому Риму и другим столицам мировых империй. К тому же Москва - это все-таки и город мирской суеты, «житейского моря, воздвигаемого напастей бурею»... Человек глубокого духовно-аскетического подвига и опыта, бежавший в свое время из Москвы спасаться на край света, на остров в Белом море, Никон тонким подвижническим духом чувствовал, что смешение разных миров и образов жизни не дает возможности Москве быть в полной мере образом Горнего Иерусалима. Здесь этот образ растворен с образами совсем иного характера и духа. К тому же если говорить о храме Покрова на Красной площади, то он мог быть «Иерусалимом Новым» лишь в смысле знака (знамения), но не образа623, поскольку кроме некоторых черт «Иерусалим Новый» как Царство Небесное не явлен даже в Откровении в достаточно описуемом виде. Отсюда, во-первых, следовало, что создать относительно чистый образ Царства Небесного можно только вне мирской, городской суеты. А во-вторых, как его создать? Здесь важнейшее значение приобретал богословский вопрос теории образа.

Имеет ли право (и в какой мере) архитектурный образ быть Для верующих тем же, чем является образ иконописный? С иконами давно все более или менее ясно. Согласно православному учению, образ посредством своего символического подобия первообразу, достигаемого соблюдением древних боговдохновеннных в основе своей канонов иконописи и освящения водою и духом по особому церковному чину624 становится обладателем тех же благодатных энергий, что и первообраз, таинственно, но реально содержит в себе присутствие первообраза. Но происходит ли то же самое с образом архитектурным? В нем могут ли так же действовать энергии первообразного, будет ли и он таинственным присутствием того, что он изображает?

Никону не хватает какого-то очень важного звена в цепи его размышлений. И Никон не спешит. Поэтому, став патриархом Московским и Всея Руси в 1652 году, он прежде всего приступает к постройке Иверского Валдайского монастыря во образ625 Иверской обители на Афоне и даже шире - во образ всей святой горы. Святой полуостров Афон у Никона становится «Святым островом», озеро Валдай получает название «Святого озера». Главной святыней монастыря должна стать копия с чудотворной Иверской Афонской иконы Божией Матери «Портатиссы» (Вратарницы)626. Братия в монастырь набирается нарочито разноплеменная (подобно разноплеменным монастырям святой горы). Здесь и русские, и белорусы (их больше всего), и принявшие православие немцы, литовцы, поляки, евреи и даже один калмык... Это первый опыт создания на Русской земле достаточно отвлеченного, условного (лишь в каких-то самых общих чертах) подобия святому месту православного Востока. Опыт прошел успешно в том отношении, что в русском обществе он не вызвал принципиального протеста и разногласий.

вернуться

621

I (7). Вып. IV. С. 82-85.

вернуться

622

Что патриарх Никон был не только заказчиком своих монастырей, но и их зодчим, убедительно доказала Г. В. Алферова (см.: II (2). С. 42-44; II (16). Вып. 24. С. 141).

вернуться

623

О разнице между символом-знаком и символом-образом см. подробней в нашей работе II (18). С. 11, 14-16.

вернуться

624

Об онтологической природе церковных предметных образов и символов см. нашу работу II (19).

вернуться

625

Здесь, как и раньше и в дальнейшем, мы употребляем выражение «во образ», имея в виду, что создаваемому объекту придаются лишь некоторые, отдельные условные и часто прикровенные черты прототипа (первообраза). И это нужно отличать от создаваемого «по образу», когда охватываются все, или все основные черты прототипа.

вернуться

626

Эта икона была привезена в Россию в 1655 году. Сначала она находилась на подворье Иверского монастыря в Москве, затем в связи с особой к ней любовью москвичей была помещена в специально построенной Иверской часовне у Красной площади близ Кремля. Это был второй список с чудотворной Иверской Афонской иконы. Первый, созданный также по инициативе Никона, остался в царской семье, затем вместе с царевной Софьей Алексеевной попал в Новодевичий монастырь в Москве и находится там до сих пор в фондах филиала ГИМа.