Упал Матвей на пол и принялся кататься.
– Отведи взгляд! Отринь, поганая нечисть!..
Многое повидали на своем веку посетители кабака «Лохань». Но такое исступление встретили впервые.
Никто вначале не знал, что делать с припадочным. А тут вдруг, откуда ни возьмись, появилась хромая Калгуса. Преспокойно подняла она аметист, а кабацкому целовальнику швырнула три алтына.
– Заверните-ка этого порченного в старую козью шкуру и держите так до утра! Тело его сохранится, а вот разум уже не вернется!.. – визгливо крикнула ведьма и вышмыгнула из кабака.
Забулдыги и целовальник тут же все исполнили. Обернули Матвея в козью шкуру, он и затих.
А утром будто подменили его. Бродил дворянин-оборванец по городу с вытаращенными глазами и все время озирался: то ли нечисть ему какая-то виделась, то ли свою погибель поджидал. Да еще, ни к кому не обращаясь, постоянно бормотал:
– Отведи взор, железный хромец!.. Отринь, стародавняя нечисть!..
А через пару дней Матвея нашли на окраине Заяузья, в яме, из которой добывалась глина. Шея у него была свернута, глаза широко раскрыты, а лицо и лохмотья кровью вымазаны.
Испуганные глинщики потом уверяли, что, когда они закрывали покойнику глаза, в них виделся неведомый всадник.
О колдунье Калгусе и о ее черных деяниях, вплоть до XX века, в Заяузье ходили предания. Говорилось в них, что как жила страшная старуха в пещерах Таганского холма, так и померла там. А где именно – никто не знал. Вместе с ней затерялся во тьме подземелья и роковой аметист «Око-Свист скакуна».
В XVIII веке о таинственном фиолетовом самоцвете на золотой цепочке снова заговорили. Но на этот раз не среди нищей братии, а в светских салонах Санкт-Петербурга и Москвы.
Конечно, доказать трудно, шла ли речь именно о кучумовом «Оке Свист-скакуна» или о похожем на него крупном и прекрасном аметисте. Среди любителей азартных игр талисман этот называли «фиолетовой удачей». В светских салонах поговаривали, что когда-то он принадлежал последнему властителю Сибирского ханства, а потом его отыскал в московском подземелье какой-то оборванец.
Азартные игры в России процветали уже в XVII веке. Самыми распространенными были: зернь, карты, тавлеи (шашки) и даже шахматы.
Николай Костомаров писал, что зернь, как и карты, считались в России самыми предосудительными играми: «…воеводам предписывалось наказывать тех, кто будет ими заниматься… Игры эти… были любимым занятием лентяев, гуляк, негодяев, развратных людей; пристанище их было в корчмах или кабаках, где им для игры отводили тайные кабацкие бани. Как бывает всегда со всем запрещенным, по мере больших преследований зернь и карты более привлекали к себе охотников. Игры эти были повсеместны, особенно между служащими людьми. Русские распространили употребление их между инородцами Сибири: остяками, татарами и другими, и так как русские играли лучше инородцев, то оставались всегда в выигрыше и приобретали от них дорогие меха».
Костомаров отмечал, что, несмотря на строгие церковные и административные запреты азартных игр, будущему царю Алексею Михайловичу в детстве не раз дарили колоды карт.
В XVIII веке в России играли и в царских дворцах, и в бедных избах. За ночь спускались целые состояния. Одни за несколько часов становились богачами, другие – нищими. На кон ставились деньги, дома, имения, крепостные, драгоценности и, конечно же, ювелирные украшения из самоцветов и золота.
В больших и малых городах России появилось много шулеров и изготовителей амулетов, якобы приносящих удачу в азартных играх. Делались они из различных материалов. Дерево, кость, железо, стекло, драгоценные камни и металлы – все шло на изготовление цепочек, перстней, кулонов, браслетов, табакерок, булавок, пуговиц, – которые наделялись волшебными свойствами приносить своим владельцам удачу в азартных играх.
Считалось, чем древней талисман, чем богаче и таинственней его история, тем большей он обладает магической силой.
Так же, как и о знаменитых людях той поры, об амулетах распускались всевозможные слухи и слагались легенды. От красочности преданий зависела и цена этих предметов.
«Око Свист-скакуна» (если это был именно он) появился из долгого и таинственного небытия в нужное время, в нужном месте. Прекрасный фиолетовый самоцвет стал своеобразным любимцем и предметом зависти в светских салонах Санкт-Петербурга и Москвы. Его несколько раз перекупали, дарили, передавали по наследству, но никогда не ставили на кон.