- Скажите пожалуйста...
Том опустил мокрый нос и из черной губы протянув на ковер свои слюни, ушами покрыл этот нос; заморщинил шерстистую кожу щеки, показал основательный клык, трехволосою дернул бровью; и - престрашная морда - пес силился улыбнуться:
- Пошел, Том!.. Где хлыст?
И при слове "где хлыст" Том вскочил: очень горько скосив окровавленный взгляд, поджав хвост, пробирался вдоль желтозеленой стены; за ним шествовал по корридорчику очень раскосый, расплекий профессор, цитируя собственного изобретенья стишок:
Грезит грызней и погоней
Том, - благороден и прост,
В воздухе, желтом от вони,
Нос подоткнувши под хвост.
...............
Здесь, в начале трагикомедии, должен дать сообщения об известном профессоре.
Как говорится, - "аб ово".
Иван Никанорыч Коробкин, врач пятого закатальского баталиона, при императоре Николае за что-то был сослан на дикий Кавказ и родил себе сына в фортеции, защищавшей страну от чеченцев: младенческое впечатленье Ивана - рев пушки, визг женщин; фортецию отстояли; невнятица перепугала, - да так, что испуг воплотился: всей жизнию.
Семейство врача состояло из чад: Никанора, Пафнутия, Льва, Александра, Ивана, Силантия, Ады, Варвары, Натальи и Марьи. Когда мальчугану, Ивану, исполнился первый десяток, родитель, его привязавши к седлу, отослал обучаться: в гимназию; так Иван переехал Кавказский хребет; на почтовых вполне беспрепятственно докатился до самого пансионного надзирателя первой московской гимназии; в первом классе стал первым; впоследствии очень гордился: за все восемь лет не сумел получить единицу и двойку; и аттестаты успехов являли собой удручающий ряд лишь пятерок, за что пансионный смотритель, которого сыновья получали лишь двойки, безжалостно дирывал мальчугана; невнятица длилась до пятого класса, когда получил он с Кавказа письмо, извещавшее, что Иван Никанорович помер; и предлагали ему зарабатывать средства на жизнь; с того времени Ваня Коробкин отправился к повару, сдавшему угол ему в своей кухне (за драною занавесочкой); бегая по урокам, готовил к экзаменам он товарищей одноклассников, дирывавших за это его; словом, длилась невнятица.
Складывалась беспросветная жизнь; неудивительно: юноша приходил к убежденью - невнятица побеждаема ясностью доказуемых положений.
Наука российская обогатилася математиком.
2.
Табачихинский переулок!
Дома, домы, домики, раздомины, домченки: четырех-этажный, отстроенный только что, угловой; за ним - кремовый, в разгирляндах лепных; деревянненький, синенький; далее: каменный, серозеленый, который статуился аляповато фронтоном; карниз - приколонился; полинялая крыша грозила провалом, а окна ослепли от ставней; дом прятался в кленах, его обступивших и шамкавших с ветерницею; светилось краснолапое дерево над чугунною загородкою; плакало в троттуар: краснокапом.
Тянулся шершавый забор, полусломанный; в слом глядели трухлявые излыселые земли; зудел свои песни зловещий мухач; над спиной неизвестного смурого зипуна; и рос дудочник; пусто плешивилась пустошь; туда привозили кирпич (видно стройку затеяли, да отложили); но - далее: снова щепастый заборик, с домишкой; хозяин заохрил его: желтышел на пропеке; в воротах - пространство воняющего двора с желклой травкою; издали щеголяющий лупленою известкой, дом белый, с замаранным входом, с подушками в окнах.
Там около свалки двушерстая психа, блохачка, подфиливши хвост, улезала в репье - с желтой костью; и пес позавидовал издали ей - мухин сын; с того лысого места, откуда алмазился битыш бутылок, подвязанной 1000 пяткой хромала тяжелая барамбабина потроховину закидывать; здесь сушняк привалили к конюшне; отсюда боченок-дегтярка, подмокнувши, темный подсмолок, воняющий дегтем, пустил; здесь несло: сухим сеном, навозом и терпкостью конского пота; тютюн закурил сивоусый какой-то: наверное, - кучер; он мыл колесо шарабана; и таратаечный мастер пришел разговаривать с ним.
Брошенный тебе в лоб Табачихинский переулок таков, гражданин! Таким был, и остался; нет; желтенький домик, заборики - разобрали на топку.
Напротив, перебежать мостовую - кирпично-коричневый каменный дом, номер шесть, с трехоконной надстройкой, с протертыми окнами; фриз изукрасился изузорами и гирляндами четырех модильонов карниза фриза, поддерживаемого капителями гермочек, меж которыми окна смежилися занавесочки из канауса синего и прикрывали стыдливо какую-то жизнь; виделась переблеклая зелень сада; подъездная дверь (на дощечке: Иван Иваныч Коробкин).
Она - отворилась: и прочь переулком зашаркал лет восемнадцати юноша, в черной куртке, в таких же штанах, мокролобый; растительность, неприятно шершавящая загорелые щеки, и лоб, заростающий, придавали тупое, плаксивое выраженье лицу; из расщура черничного цвета глаза чуть выглядывали под безбровым надлобьем; лицо - нездоровое, серое, с прожелтью, с расколупанными прыщами; под мышкою правой руки он нес томики, перевязанные веревочкой; левой держал парусинный картузик.
Вот, ерзая задом, какая-то дама с походкой щепливою, юбку подняв и показывая чулочки ажурные, тельного цвета, - в разглазенькой кофточке, веющей лентами, с зонтиком, застрекозила своей красноперою шляпой с вуалькою; около губки подпудренный прыщик брусничного цвета прикинулся розовым прыщиком, и... молодой человек стал совсем краснорожим и слюни глотал, расплываясь мозглявой улыбочкой, и показывая свой нечищенный зуб; задом ерзая, за дамой шел барин: мышиный жеребчик.
Забеленьбенькала колоколенка - от угла переулка: стоял катафалк; хоронили кого-то.
Москва!
Разбросалась она развысокими, малыми, средними, бесколонными и колончатыми колоколенками над сияющими златоглавыми, одноглавыми, пятиглавыми, витоглавыми церковками елизаветинской, александровской и прочих эпох; в пылищи небесные встали зеленые, красные, деревянные, плоские, низкие, или высокие крыши оштукатуренных, или выложенных глазурью, или одетых в лохмотья опавшей известки домин, домов, домиков, севших в деревья, иль слитых, - колончатых, бесколонных, балконных и рокококистых - с лепкой, с аканфом, с кариатидами, поддерживающими уступы, карнизы, балконы, с охотами на зверей, заполнявшими фронтонные треугольники: домов, домин, домиков, составлявших - Люлюхинский, Неграбихинский, Табачихинский и Салфеточный переулки; и - далее: первый, второй, третий, пятый, четвертый, шестой и седьмой Гнилозубов с Торговою улицей.
Улица складывалась столкновеньем домов, флигелей, мезонинов, заборов кирпичных, коричневых, темно-песочных, зеленых, кисельных, оливковых, белых, фисташковых, кремовых; вывесок пестроперая лента над троттуарами засверкала большим савостьяновским кренделем; там - золотым сапогом; и кричала извозчичьей подколесиной, раскатайною тараторой пролеток, телег, фур, бамбящих бочек, скрежещущих ящеров - номер четвертый и номер семнадцатый.
Человечник мельтешил, чихал, голосил, верещал, фыркал, шаркал, слагаясь из робких фигурок, выюркивающих из ворот, из подъездов пропсяченной, непроветренной жизни: ботинками, сапожищами, туфлями, серозелеными пятками, каблучками, принадлежащими ножкам, пленяющих бабичей всяких; покрытые картузами, платками, фуражками, шляпками - с рынка, на рынок трусили; тяжелым износом несли свою жизнь; кто - мешком на плече, кто - кулечком рогожевым, кто - ридикюльчиком, кто - просто фунтиком; пыль зафетюнила из-под ног в баклажанные, в сизые, в бледные носики и носищи и в рты всякой формы, иванящие отсебятину и пускающие пустобаи в небесную всячину; в пыли, в псине, в перхоти, в раскуряе гнилых табаков, в оплеваньи подсолнечных семячек, в размозгляйстве словесном, пронизанные чахоточными бациллами, - шли, шли и шли: в одиночку; шли - по-дво 1000 е, по-трое; слева направо и справа налево - в разброску, в откидку, в раскачку, в подкачку - Иваны да Марьи, Матрены, Федоры, Василии, Ермолаи, Евлампии, вперемежку с Лизеттами, с Коками, с Николаем Иванычем, или с Марьей Ивановной.
Сколькие тысячи вовсе плешивых умом, волосатых, клокастых, очкастых, мордастых, брюхастых, кудрявых, корявых пространство осиливали ногами; иль ехали.
3.
Среди едущих бросился сорокалетний брюнет, поражающий черными бакенбардами, сочным дородством, округлостью позы; английская серая шляпа с молодцевато заломленными полями приятнейше оттеняла с иголочки сшитый костюм темносиний, пикейный жилет, от которого свесилась золотая цепочка: казалось, он выскочил из экспресса, примчавшего из лазоревой Ниццы, на Ваньку почти с озлобленьем в прищуренном взоре, переморщинивши лоб, и сжимая тяжелую трость с набалдашником из резаной кости, рука, без перчатки, лежала на черном портфелике, отягощавшем колено; увидевши среди толока тел того самого юношу, вскинул он брови, приятнейше улыбнулся, показывая оскалы зубов; набалдашником трости ударил в извозчика: