В дверь постучали. Вошли трое парней.
— Это мои ближайшие помощники. Трое из ларца, одинаковых с лица, — сказала товарищ Жильцова, хотя вошедшие были совсем не одинаковые.
Один в подпоясанной косоворотке навыпуск, с косым пшеничным чубом. Другой, черноволосый, в юнгштурмовке. Третий постарше, наголо бритый, в пиджаке и галстуке. Но что-то общее в них, пожалуй, все-таки было. Подтянутость, поджарость, какая-то внутренняя собранность.
— Группа, работающая по делу «Таинственная американка», в полном сборе, — с шутливой торжественностью объявила товарищ капитан госбезопасности. — Это, ребята, — Роза, наш инструмент ближнего наблюдения. Знакомься, Былинкина. Василий, человек-отвертка. Кому хочешь башку отвернет. [Про чубатого]. Это Рубен, кличка «Молния». [Про брюнета]. А это Михалыч, глаз-алмаз. Они всё время будут неподалеку, но ты их не увидишь. Как не увидела, когда они вели вашу гоп-компанию от вокзала до гостиницы.
А фамилий не назвала, ни одной, отметила Роза.
— Чего это от вокзала, — прогудел Михалыч басом. — Я американок с Ленинграда пасу. Всю ночь в коридоре под дверью ихнего купе проторчал. Мне бы поспать.
— Не выдавайте оперативных секретов, товарищ сержант госбезопасности, — все так же весело сказала Жильцова. — А ты, Рубенчик, не шарь взглядом по Розиному бюсту. Пока дело не закончено, никаких подкатов. Знаю я тебя.
Все засмеялись, а Роза покраснела. Она тоже заметила, что черноволосый (он был очень, очень ничего) не сводит с нее глаз.
— Ладно, ребята, катитесь. Михалыч, можешь покемарить. В машине.
Когда троица вышла, товарищ капитан сказала, уже без улыбки:
— Я тебе свою гвардию показала, чтоб ты знала: они всегда рядом. Если что — придут на помощь. Спасут.
— От кого? От этой старухи? — удивилась Роза. — Да что она мне может сделать?
— Ты даже не представляешь себе, что она может сделать. Если то, что в нашем досье, правда.
Глаза товарища Жильцовой, только что строгие, снова залучились смешливыми искорками. Поразительно все-таки, как быстро менялось выражение этого красивого лица.
— Как порозовела-то, когда Рубен на твои сиськи пялился! Ты что, девица? Ну и дура. Во-первых, отказываешь себе в одной из лучших радостей жизни. А во-вторых, не владеешь главным женским оружием. Оно тебе очень пригодится, если пойдешь по нашей линии. А чутье подсказывает мне, что это только начало нашей совместной работы. Ничего, Былинкина. Я тебя этой науке обучу. Как и многому другому. Учеба, обещаю, будет интересной.
Подмигнула. Роза ощутила щекочущее волнение под ложечкой — как перед спуском с крутой горы на лыжах. И жизнь хороша, и жить хорошо!
Сжала губы, чтобы не расплылись в улыбке. Сдвинула брови.
— Какие будут приказания, товарищ капитан госбезопасности? Что мне делать дальше?
— Находись в гостинице, в комнате для гидов. Не отходи от телефона. Что бы американке ни понадобилось, исполняй. Будь приветлива, услужлива, мети хвостом. По программе у вас что?
— Обзорка, потом на речном трамвае — «Пять новых мостов через Москву-реку». С посещением Речного вокзала. Как вариант, по желанию, — ВДНХ.
— Вряд ли гражданку Ларр интересуют красоты советской столицы. Ничего. Скоро узнаем, чтó ее интересует. И за второй, за мулаткой, тоже приглядывай. Она может оказаться не просто служанкой. Всё, Былинкина, топай. Возвращайся на боевой пост.
Новая столица Старого Мира
В столицу прибыл сверхсовременный экспресс «Азия» (повышенная комфортность, крейсерская скорость 100 километров в час). Из сияющего синим лаком вагона первого класса к краснокирпичному вокзалу потянулась «чистая» публика: старшие офицеры императорской армии, японские чиновники, маньчжурские и китайские бизнесмены, приличные дамы в европейских платьях и изысканных кимоно, небольшая компания русских, словно сошедшая с картины художника Борисова-Мусатова — такие же застывшие в янтаре мухи ушедшего прошлого. Преобладала японская речь — резкая, уверенная; певучая китайская звучала приглушенно; курлыкающая русская и вовсе едва шелестела. На английскую оглядывались — она здесь была в диковину.
— Move your ass for god’s sake! — громко взывала, оборачиваясь назад, коренастая низкорослая азиатка лет пятидесяти в ядовито-розовом платье и соломенной шляпке, удивительно не идущей ее плоскому скуластому лицу. Без видимого усилия она несла два огромных чемодана. Выговор был стопроцентно нью-йоркский. — Addy, for Chrissake, hurry up!
Обращалась азиатская американка, верней американская азиатка, к изящному молодому блондину (английское кепи с пуговкой на макушке, твидовый пиджак, брюки-гольф), который с любопытством озирался вокруг.