— У меня есть план «В», — беспечно ответил шалопай и послал девушке воздушный поцелуй.
Две подруги
Путешествие Нью-Йорк — Ленинград заняло десять дней. До Саутгемптона на американском пароходе «Президент Кулидж», потом до Ленинграда на советском пароходе «Андрей Жданов». Кажется, это петербургский мэр. Странно, конечно — все равно что назвали бы пароход в честь действующего нью-йоркского мэра «Фьорелло Ла Гуардия».
В ответной телеграмме от Барченко сообщалось, что дорогую гостью встретят в порту. И встретили: очень серьезный молодой человек в черном костюме и галстуке, но при этом в кепке. Сказал, что Александр Васильевич ждет в столице, билеты на экспресс приготовлены, отправление через час. И сразу доставил к поезду на черном автомобиле незнакомой модели. Санкт-Петербург, с которым связано столько воспоминаний, Мэри видела только через окно машины. Город мало изменился, только обветшал и погрязнел. Зато много красного цвета: флаги, длинные полотнища с малопонятными лозунгами. Что такое, например, «Даешь пять — в четыре!»? И какая странная мантра «Жить стало лучше, жить стало веселей!», попавшаяся по дороге несколько раз? В каком смысле «веселей»?
Спрашивать сопровождающего было бесполезно. Молодой человек сразу сказал, что на все вопросы ответят в Москве, а его дело только встретить и «проконтролировать посадку на поезд». Всем своим каменным видом он демонстрировал неприступность. Серьезные сотрудники у генерала Бокия, подумала Мэри и переключилась на окружающее. Верней на окружающих — людей на тротуарах, потом на вокзале, потом в поезде. Люди намного интересней зданий и своим видом рассказывают о стране больше, чем архитектура.
Первые впечатления от России, где Мэри не была двадцать четыре года, были озадачивающие. Конечно, за это время очень изменилась вся Европа (Америка меньше), но тут, в России, кажется, произошли не просто перемены, тут полное замещение человеческой фауны. Будто прежних россиян сдуло ураганом и вместо них принесло совсем других. Дореволюционные обитатели делились на «чистую публику», внешне не отличавшуюся от нью-йоркской или лондонской, и простонародье, примерно такое же, как на Сицилии или в Португалии, разве что побольше бородатых и у баб на головах платки. Теперь же люди европейского вида совершенно исчезли. Даже у тех, кто носил шляпу и пиджак с галстуком (на улицах таких было немного — всё больше подпоясанные рубахи навыпуск и кепки), лица, как нечищенный картофель — землистые и грубые. И почти у всех мрачные, озабоченные. Сразу видно: питание здесь скудное и нездоровое, а жизнь тяжелая. Правда, пройдя через плацкартные вагоны экспресса «Красная стрела», Мэри увидела и две веселящиеся компании. В одной, сплошь мужской, пили водку и грозно пели про каких-то псов-атаманов. В другой, молодежной, пили пиво и пели: «Если завтра война, если враг нападет». Веселье и у тех, и у других было шумное, но какое-то преувеличенное — чересчур заливистый хохот, слишком громкие крики. Словно люди демонстрируют себе и окружающим, что жить стало лучше, жить стало веселей.
В воздухе явно витало безумие. Нечто подобное Мэри ощутила, когда в прошлом году была в Германии. Богатая еврейская семья, перебравшаяся в Штаты, наняла агентство вывезти семейные драгоценности, спрятанные в тайнике — на выезде евреев раздевали донага, изымали всё ценное. Особняк теперь занимал гауляйтер, так что пришлось повозиться. Мэри провела в Берлине больше недели, насмотрелась всякого.
Немцы безусловно тоже свихнулись, но по-другому. Гитлер накачал Германию, как воздушный шар, спесью и комплексом превосходства. Сталин же русских, наоборот, будто скомкал и придавил. Немцы раздутые, русские сдутые. Те надувают щеки и пучат глаза, эти поджимают губы и смотрят исподлобья. Но злоба и агрессия совершенно одинаковые, даже когда натужно веселятся. «С нами Сталин родной, и железной рукой нас к победе ведет Ворошилов». Кто поет такое в веселой компании? А берлинцы в пивной распевали хором «All diese Heuchler, wir werfen sie hinaus, Juda entweiche aus unserm deutschen Haus!»[5].
Особенно грустно было смотреть на советских женщин. Природные данные отличные, но как же скверно они одеваются, как неухожены, как уродуют себя! Даже молоденькая переводчица, хорошенькая натуральная блондинка, работающая в большой туристической компании, нарядилась в жуткий блейзер ядовито-розового цвета (при темно-зеленой юбке!) и подстрижена по моде пятилетней давности. Эта прическа совершенно не шла юному свежему личику.
— Славная девочка эта Рози, — сказала Пруденс, когда они с Мэри остались вдвоем. — Как трогательно она кинулась меня защищать от этой неандерталки из 618-го.