Однажды ночью кто-то сорвал с Веры одеяло. Она открыла глаза — и ослепла. Прямо в лицо светил фонарик.
— Це-це-це, какие цыпы, — произнес хриплый голос. — Выбирайте, девки. Или мы вас сначала вздрючим, а потом кокнем. Или сначала кокнем, а потом вздрючим. Нам по-всякому годно.
Налетчиков было трое.
Вера заледенела от ужаса, но Трегубская пугаться не умела.
— Меня сначала кокните, пожалуйста, — сказала Зина и попробовала соскочить с кровати.
Но человек с фонариком схватил ее за ворот ночной рубашки, притянул к себе и ударил по голове топориком на короткой ручке. Полетели горячие брызги.
Убийца наклонился над Верой. Вместо глаз у него были две черные дыры, из которых изливался ледяной холод. Это была Смерть.
— Тебя тоже сначала кокнуть?
— Нет, меня сначала вздрючить, — быстро ответила Вера, делая главный в своей жизни выбор.
На обрызганной кровью кровати она долго, отчаянно сражалась со Смертью. Ничего не умела, но очень старалась. И победила. На рассвете, когда мужчины устали, возник спор: убивать ее или нет. Двое хотели убить, но главный, его звали Цепень, не дал. Он сказал: «Девка огонь, будет у нас шмарой, хазу греть».
«Хаза» у шайки Цепня была на лесной мызе. Там Вера прошла ускоренный ликбез выживания и сделала свою первую карьеру. Начинала «шмарой» и «грелкой»: обслуживала телом всю банду и готовила еду. Держали ее на длинной собачьей цепи, заковали в ошейник. Можно было разбить цепь камнем и сбежать, когда Цепень уводил своих на промысел, но куда? К кому? В России везде было страшно, и с каждым днем всё страшней.
И Вера открыла для себя главный закон выживания в страшные времена. Бегать от страшного нельзя. Наоборот, нужно прилепиться к самому-самому страшному — к Смерти и оказаться в оке тайфуна. Тогда, может быть, уцелеешь.
Цепень был очень страшный. Иногда ей казалось, что он не человек, а ходячая Смерть. Каждое утро, когда банда возвращалась с охоты, от Цепня пахло свежей кровью.
Но Вера сказала себе: «Моя фамилия — Жильцова. Я жила, живу и буду жить, что бы ни случилось».
Второй закон выживания был — одомашнить Смерть. Как древние люди одомашнили волка и превратили его из хищника в сторожевую собаку.
Вера нашла в кухонном шкафу кулинарную книгу графини Молоховец и однажды встретила шайку утром у богато накрытого стола. Цепь с себя сбила: глядите, убегать я не собираюсь. Больше ее не приковывали. Это была первая победа.
Второй карьерный скачок произошел, когда она из «шмары» стала «марухой». Цепню расхотелось делить ее с остальными.
Третьей, верхней ступени Вера достигла, когда ее взяли в «артельщицы», начали брать с собой «на дело». Для этого пришлось доказать свою полезность.
Раньше шайка бродила по окрестным деревням и поселкам наугад. Иногда возвращалась с пустяковым хабаром. С каждым днем находить дома, в которых кто-то еще живет, становилось трудней. Пригороды столицы стремительно пустели. Дачники или возвращались в Петроград или вообще покидали гибнущую страну — особенно с ноября, когда Россия окончательно развалилась.
Вера предложила Цепню работать по-другому. Днем она присматривала цель. Знакомилась с хозяевами — милой, воспитанной барышне это легко. Решала, годная «пасека» или нет. Если годная, ночью приводила своих. Зимой, когда дачи окончательно обезлюдели, стали работать и в городе.
Научилась убивать. Без этого остальные не считали бы ее ровней. Кто решил, что во что бы то ни стало выживет, должен быть готов отнять чужую жизнь. Смерть щадит только тех, кто ею не брезгует.
Страшную зиму восемнадцатого года, голодную и холодную, Вера прожила в сытости и тепле. Банда разрослась, в ней теперь было полтора десятка «работников». Цепня они называли «хозяином», его подругу — «хозяйкой». Только так и можно выжить в страшное разбойное время — быть страшным разбойником, как в начале семнадцатого века, в эпоху Смуты, думала Вера, вспоминая институтские уроки истории.
Она прозевала момент, когда появился новый эпицентр Смерти, пострашнее бандитов.
Как-то раз, уже летом, шайка совершила налет на склад, где хранились изъятые у буржуазии ценности, и угодила в засаду. По случайности. Чекисты ждали не их, а анархистов, прознав, что те собираются совершить «экс». Но анархисты, поскольку они анархисты, перепились и не явились. Зато цепневские попали как кур в ощип. Вышибли двери, ввалились гурьбой — и оказались под дулами двух ручных пулеметов. Сам Цепень ушел, реакция у него была, как у рыси, но остальных обезоружили, выстроили у стены.
Хмурый, сутулый человек в кожаной фуражке, командовавший чекистами, произнес всего одно слово, непонятное: «Корба».