— Но так ведь все люди живут, — возразила Катерина.
— А я так жить не хочу. Я тебе уже говорила: жизнь — лотерея! Пока могу, я в нее буду играть! Может, повезет…
— А если не повезет? — спросила Катерина.
— У меня есть еще запас времени. Лет до тридцати поиграю в эту лотерею, а не получится — такие электрики Николаи или сантехники Пети никуда от меня не денутся!
— Но им тоже будет под тридцать, — возразила Катерина. — У них уже по двое детей будет к этому времени. Так ты семью, что ли, разбивать будешь?
— Если будет разбиваться, почему бы не разбить? А ты так далеко не загадывай. Ты что, как партия и правительство хочешь жить? Все заранее расставить по пятилеткам? В жизни ведь так не бывает. У меня один знакомый физик был. Он говорил, что жизнь состоит из атомов. Они бегут — вверх, вниз, в разные стороны. И соединяются абсолютно случайно. Именно случайность порождает порядок. Как он говорил, это краеугольный камень современной физики.
— Значит, от нас ничего не зависит? — Катерина перевернулась на спину и зажмурилась от солнца.
— Поэтому, я тебе уже говорила, надо, как щука, плавать всегда с раскрытой пастью, чтобы своего не пропустить.
— И ты уверена, что не пропустишь?
— Абсолютно, — подтвердила Людмила.
— Что-то у тебя пока не очень получается, — усомнилась Катерина.
— Пока варианты не сходятся. Вот вчера я познакомилась с одним хоккеистом, восходящей, так сказать, звездой. И я чувствую: у меня с ним получится. Я даже вижу, как мы с ним въезжаем в однокомнатную квартиру.
— Лучше в двухкомнатную!
— Нет. Я вижу пока однокомнатную. Я вижу, как встречаю его в международном аэропорту. Они прилетают из Праги.
— Лучше из Парижа.
— В Париже чемпионатов по хоккею не бывает.
— А ты видишь, как вы уже стали стариками и у вас внуки?
— Этого не вижу и видеть не хочу. Я всегда буду молодой.
Подвыпивший отец Николая водил Антонину по участку и показывал яблони, маленькие, в рост девушки.
— Это антоновка, это белый налив, это золотой ранет.
— Здесь можно картошку посадить, — предложила Антонина.
— Обязательно посадим. — Отца Николая шатнуло, и Антонина, подхватив его, повела к дому.
— Все. Скоро Тонька станет нормальной московской жлобихой. Каждую субботу и воскресенье — на участок, на свои огороды. Ненавижу! Я и дома огород ненавидела. Весну, лето, осень вкалываешь за пять мешков картошки да десяток банок огурцов. Все это можно купить. За гроши. И не надо горбатиться.
— Значит, у тебя дачи не будет? — спросила Катерина.
— Будет. Двухэтажная, восемь комнат, с сауной. Ты была когда-нибудь в сауне?
— Не была.
— Свожу, — пообещала Людмила.
Им предлагали остаться ночевать, но Людмила не согласилась: всем пришлось бы спать на полу — в домике стоял только один топчан, вернее, противоснеговой щит из досок, накрытый старым матрацем.
— Я привыкла спать только в своей кровати, — заявила Людмила.
— Всегда? — спросил насмешливо Николай. Ему не хотелось ехать вечером в Москву и наутро снова возвращаться на участок.
— Всегда, — подтвердила Людмила, хотя иногда неделями не ночевала в общежитии.
На следующее утро Николай рано заехал за Антониной. Она собиралась тихо, но Катерина проснулась и тоже начала собираться.
Уже год она жила в Москве, но на московские театры, концерты, музеи, выставки у нее не хватало времени. С утра — на работу, потом в библиотеку. После прошлогоднего провала на экзаменах в институт она занималась упорно и методично. В районной библиотеке у метро «Сокол» скоро обнаружила таких же девчонок из других общежитий. Они сдружились, доставали и передавали друг другу образцы сочинений, билеты по математике, по химии. Библиотека закрывалась в девять вечера, и они еще успевали на последний сеанс в кинотеатр «Сокол».
…Потом их пути разойдутся. Через двадцать лет одна из них станет преподавать в университете на геолого-почвенном факультете, другая уедет в Израиль. Катерина только тогда узнает, что рыжая Милка — еврейка. Она приехала из Белоруссии, работала на фабрике резинотехнических изделий, занималась по воскресеньям в аэроклубе, потом закончила авиационный институт. В Израиле Милка стала летчиком-истребителем и, как говорили общие приятельницы, одной из первых израильских женщин-генералов. В это Катерине не очень верилось, хотя Галя — тоже из давней компании, — которая вышла замуж за румына, как-то переслала письмо и подарок от Милки — серебряный браслет. Все это Катерине передал румын, даже не назвавший своего имени. Он позвонил, договорился о встрече в метро. Улыбнулся, протянул Катерине сверток и исчез. А Катерина весь вечер перечитывала письмо от Милки и вспоминала прошлое…