– О, нашел! Ща, в туалет сгоняю, и начнем!
Олег улыбнулся. Ванька был константой, а константы при нынешнем положении дел высоко ценились. Олег подумал, что надо бы опять посмотреть телефон, но для этого надо было зажать оба горлышка поставленных на живот бутылок одной рукой, а другой занырнуть в узкий карман джинсов. Потом, чтобы выудить телефон, надо будет изогнуться, живот пойдет вверх и пиво расплещется на него, на диван, и на и так сомнительную застиранную простыню, на которой ему еще черт знает сколько спать. Тем более, если бы Лика написала, телефон бы завибрировал. А что если вибрация на сообщения не сработает? Тогда бы пикнул. А вдруг он на беззвуке? Когда ты в последний раз ставил его на беззвук? Ну и все, лежим, ждем Ванича с этим его углеродом.
Вчера вечером Олег ввалился в Ванькину квартиру с маленьким чемоданом наскоро собранной одежды и Ванька как-то растерялся. Он не знал, что вообще принято говорить, когда у твоего лучшего друга все идет к чертовой матери через год после свадьбы и не пил ничего крепче пива. Поэтому он просто решил делать все то же, что и обычно – развлекать Олега своими гиковскими историями.
Ванька компенсировал общую неуклюжесть и застенчивость энциклопедическими познаниями в области выдуманных другими людьми вселенных, и последней его мулечкой, сохраненным на десерт пирожным, которое он был счастлив разделить со страдающим другом, был «Видоизмененный углерод».
Пару лет назад он прочел все три книги Ричарда Моргана, был какое-то время очарован и даже рисовал какие-то картинки об этом мрачном мире, но потом переключился на что-то еще – то ли на «Игры престолов», то ли на «Мир Дикого Запада», Олег за новыми фэнтези книгами и сериалами не особо следил, и новости узнавал как раз от Ванича. А сейчас Ванька был готов вернуться к старому увлечению, Нетфликс выпустил по этому «Углероду» сериал, и вот радость, – как раз появился Олег, переехал на неопределенное время, свалился как снег на голову, но так оно и здорово, такую легендарную вещь будем вместе смотреть.
В последний раз они детьми вместе смотрели «Властелина колец», сходили с ума по «Властелину колец», пересматривали и перечитывали и жили этой фантазией целый год, пока Олег не поцеловался в первый раз с девчонкой на школьной дискотеке и не перешел на другую, менее мечтательную, но более гормональную стадию взросления. А Ванька так и остался большим мальчиком с бородой и пивом, с мечами и драконами, и раньше Олег про себя возмущался и бурлил, а вслух пытался направить Ваньку на путь истинный, а теперь… Теперь, может, Ванька-то как раз и прав, может, вечное детство – единственный правильный выбор, пусть даже если оно и проходит в затертой до дыр однушке на опушке торчащего голыми стволами в разные стороны – как будто его только что неровно подстригли маникюрными ножницами – Юго-Западного лесопарка.
– Ну что, «Водоизмененный углерод»! – Ванька плюхнулся на диван, и захватил одну из бутылок с живота Олега.
Лаконичное английское «Altered Carbon» превращалось на русском в какую-то невылавирываемую скороговорку, и Ваньке никак не давалось слово «видоизмененный», вместо этого в его углероде кто-то все время менял воду, и Олег каждый раз зависал на этой воде, пытаясь себе это представить… Не то, чтобы он мог представить видоизмененный, или какой друг углерод, он вообще не был уверен, чем этот углерод занимается, кроме того, как, вроде, имеет непосредственное отношение к образованию жизни, только вот какое?
Спросить, что ли, Ванича, только тот уйдет в лекцию, потом еще полезет в Википедию, и никогда мы не посмотрим этот сериал, а сериалы сейчас – это оно, это спасение, это побег от мыслей о том, как разводиться в двадцать семь лет, как разводиться в двадцать семь лет с любимой женщиной, как жить вообще дальше в двадцать-то семь лет…
Ваня, наконец, устроился поудобнее, и на экране большого телика, самой дорогой вещи – хотя нет, навороченный геймерский компьютер еще дороже, ладно, второй самой дорогой в этой халупе вещи – появилось изображение. Сразу начался какой-то густопсовый экшн, и Олег попытался вникнуть в то, что происходит, но ничего не получилось, и мозг, радостно сдавшись, вернулся к мыслям о Лике.
Как она вчера прямо за ужином, за дерьмовым ее вечным ужином из брокколи и лилипутских вареных морковок и куриной груди, которыми он давился в последние три месяца ее похудений, как она на середине морковки сказала, что вообще это все было большой ошибкой, и она хочет развестись. Из ниоткуда вообще. В воскресенье в боулинг ходили. Потом ели пинцу в пинцерии. Потом трахались перед сном. Потом лежали и говорили о том, что на следующий год надо на Новый Год махнуть во Вьетнам. Олег не понимал, как можно в ночь на понедельник планировать Новый Год во Вьетнаме, а на ужин во вторник разводиться. А Лика понимала. У Лики были тонкие душевные переживания и психолог. А Олег не обращал никакого внимания на ее, Ликины, проблемы. На необходимость духовного поиска. На то, что она, вообще-то, не нашла себя как женщина. Олег попробовал возразить, что он, вроде, не мешает ей себя искать, но оказалось, что все-таки мешает. Он тогда сказал ей, что она ему делает очень больно, на что Лика разоралась и сказала, что он преуменьшает значимость ее эмоций. Что когда он говорит, что ему больно, это значит, что ее боль тут же обесценивается. Потому что становится не уникальна. Олег вообще тогда перестал ее понимать, и пошел, вытащил из-под кровати маленький чемодан для командировок и через пятнадцать минут уже ехал вниз в лифте.