Немолодой мужчина в широко распахнутом кафтане, подпоясанный ярким узорчатым поясом, с палкой или, может быть, жезлом в правой руке. Бледное, почти испитое лицо под темной полосой придерживающей волосы перевязи, усталый и недоверчивый взгляд умных темных глаз. И прямо над головой, по фону, крупной вязью старинного шрифта: «Яков Тургенев». Каталог Русского музея добавляет, что портрет принадлежит кисти Ивана Одольского и написан в 1725 г.
Вообще в первой четверти XVIII в. имя Якова Тургенева ни в каких документах встретить не удалось. Молчание о нем настолько долгое, что есть все основания считать — в это время его уже не было в живых. Зато вся юность Петра самым тесным образом связана именно с Тургеневым. Был он дьяком приказа, ведавшего «потешными», отличился в «Кожуховском деле». Был он с Петром I и под Азовом. Сразу после этого похода состоялась его свадьба «на дьячей жене — в шатрах, на поле, промеж сел Преображенского и Семеновского», веселое шутовское празднество, близкое к «действам» Всешутейшего собора.
Пожалуй, один-единственный этот эпизод и позволил дать Тургеневу имя шута, хотя и безо всякого на то действительного основания. И если внимательно всмотреться в костюм дьяка, то совершенно очевидно, что в руках у него не некий шутовской атрибут, а вид служившего символом военной власти жезла, который использовался в «потешных» войсках. Так не явилось ли поводом написания Преображенского портрета успешное участие Тургенева в «Кожуховском деле», чтобы остался он изображенным с теми знаками власти, которые были тогда ему даны?
Но существовали и иные соображения, делавшие дату написания тургеневского портрета совершенно неправдоподобной. Родившийся около 1650 г., Тургенев должен был иметь в год написания портрета 75 лет. Тогда этот возраст считался более чем преклонным. Но на портрете представлен мужчина нестарый, с едва тронутой проседью бородой. Этот холст был написан по крайней мере 30 годами раньше утвердившейся за ним даты.
Вот именно здесь, в карусели дат, документов, отрицаний и утверждений, и начала проясняться загадка «Нептуна». Списки участников Всешутейшего собора — они сохранились в обрывках: где документ, где воспоминания современника, где случайное упоминание. Но никогда Яков Тургенев не называется в связи с ролью Нептуна. Роль бога морей исполнял... Тургенев Семен, тоже упоминающийся среди Преображенских портретов. Значит, его имя и опустил переписчик, ограничась названием исполнявшейся им роли — Нептун.
Иван Сергеевич Тургенев был прав и не прав, когда писал, что гордится «тем шутом Петра Великого, Яковом Тургеневым, которому пришлось в новый 1700 г. обрезывать бороды бояр: он по-своему тоже служил делу просвещения». В реформах Петра его пращур участвовал, но собственно шутом не был. Скорее эту роль можно отнести к сыну Якова Федоровича — Семену Яковлевичу, и то только за счет того, что участвовал он в «действах» Всешутейшего собора, представляя грозного владыку морей. Пока больше никаких подробностей его жизни отыскать не удалось. Может, и действительно единственным сколько-нибудь значительным событием в его жизни была эта роль? Вряд ли. Но пока можно сказать, у «Нептуна» не стало тайны — появилась «персона Семена Тургенева», один из первых писавшихся для Преображенского дворца русских портретов.
ОГНИ МОСКОВСКИХ ВИКТОРИЙ
Оружейная палата сегодня — это огромное, все в замысловатом орнаменте здание, примкнувшее к Большому Кремлевскому дворцу. Музей известный, поражающий своим богатством.
Но не говоря о том, что его нынешние помещения совсем-совсем молоды — им недавно исполнилось 100 лет, само понятие Оружейной палаты в русской истории с ними в общем никак не связано.
Еще в XVI в. появилось при царском дворе звание оружничего — боярина, ведавшего царским оружием, а вместе с ним и палата, где это оружие хранилось. Но из кладовой палата очень скоро превратилась в мастерскую. Появились в ней оружейники, кузнецы, чеканщики, златописцы, ювелиры, золотых и серебряных дел мастера — все, кто имел хоть какое-нибудь отношение к изготовлению оружия. За ними потянулись художники, тогда еще только иконописцы, — надо было расписывать знамена, стяги, походные палатки, потом переписчики книг, миниатюристы, наконец плотники, каменных дел мастера, строители.
А раз мастера были под рукой, их все чаще занимали работами для царского обихода. Чем пышнее становился царский быт, тем больше появлялось специальностей в палате. Просили о такой же помощи другие города и даже иноземные правители. Не было сколько-нибудь большой работы в государстве, в которой бы палата не участвовала. Имела она свой немалый штат мастеров, имела и подробнейшие сведения о местных — «городовых» ремесленниках и иконописцах. В случае надобности ничего не стоило вызвать их из самых далеких уголков. Новгород и Устюг Великий, Александрова слобода (нынешний Александров) и Кострома, Псков и Ярославль, Переяславль-Залесский и Нижний Новгород были для нее одинаково доступны. За явку художников в столицу головой отвечали воеводы. Волей-неволей мастерам приходилось ехать. Хоть платила палата щедро, не каждому хотелось оставлять дом, семью, собственные заказы. «Терпела» на том, по тогдашнему выражению, местная работа, но взамен приходило признание. В Москве художник получал аттестацию по своим способностям и умению, и это принималось во внимание во всем государстве, куда бы ни попал мастер.