Но ведь именно к 1754 г. относит окончание московского Климента и автор «Сказания» — с той только существенной разницей, что работы по внутреннему убранству были заказчиком приостановлены. Вполне возможно, что постигшая П. Трезина неудача побудила Бестужева-Рюмина воздержаться от ставших излишними трат. Так или иначе, одновременно задуманные соборы одновременно подошли к своему завершению.
Существовало и еще одно обстоятельство, почему П. Трезин не мог уже вмешаться в судьбу своих проектов: несколькими годами раньше ему пришлось оставить Россию. Вслед за собором у него было отобрано строительство Аничкова дворца, также перепорученное В.В. Растрелли. Новых заказов не было. Последняя отчаянная попытка архитектора — отъезд под видом командировки в Италию. Под влиянием И.И. Шувалова Елизавета Петровна склонялась к восстановлению петровского института государственных пенсионеров. П. Трезин должен был выяснить за рубежом условия работы, но вместо этого он присылает руководству Канцелярии от строений ультиматум-условия, на которых может согласиться продолжать строить в России. Именно строить — то, в чем ему отказывает двор. Ультиматум проходит незамеченным. П. Трезин остается в Италии. Дата его смерти и обстоятельства последних лет жизни неизвестны.
Даже все ученики П. Трезина переводятся в помощники к Растрелли и теряют связь со своим настоящим учителем. А среди них и ставший строителем Ораниенбаума П.Ю. Патон, и родоначальник известной семьи крепостных художников Федор Леонтьевич Аргунов.
Время, казалось, стерло с одинаковым равнодушием и имя архитектора, и имя строителя. И только Климентовская церковь сохранила непреходящую память нашего искусства о своем создателе, а рядом с ним невольно и о том, в чью человеческую судьбу этот памятник был вплетен: Петр Трезин — великий канцлер Алексей Петрович Бестужев-Рюмин.
ПУТЕШЕСТВИЕ В ЛЕГЕНДУ
Здравствуй, здравствуй, граф Суворов,
Что ты правдою живешь.
«Здесь жил Суворов» — без дат и пояснений. Просто когда-то жил. Иных памятных знаков полководца, кроме перемытой дождями, посеревшей мраморной доски на доме у Никитских ворот, в Москве нет — памятник у театра Советской Армии появился слишком недавно. А ведь Москва — годы и годы жизни Суворова, рождение, детство, юность, недолгое семейное счастье и мысль о погребении. Полководец хотел быть похороненным в Москве, кто знает, не у тех же ли Никитских ворот, около прошедшей через весь его век церквушки Федора Студита с крошечными куполками над вросшим в землю беленым кубом.
С домом Суворов расстается незадолго до смерти — отдаст в пользование «Варюте», незадачливой своей жене, с которой давно жил в разводе. Видеть не хотел, добром вспоминать не мог, а об удобствах заботился, денег для нее тоже не жалел. «Варюта» каялась в былом легкомыслии, мечтала о возвращении к мужу и знала: все усилия бесполезны. Только и оставалось жить для единственного сына — к дочери, «Суворочке», путь ей был закрыт. Отец решил — пусть вырастет на чужих руках, у начальницы Смольного института, лишь бы не у матери. С сыном долго колебался, пока признал родным, хотя и оставил у «Варюты». Теперь Аркадий Александрович мог располагаться в отцовском доме. Тем более, что ему предстояла скорая женитьба.
Но все равно суворовским гнездом дом не стал. «Варюта» всего на пять лет пережила сурового мужа. Красавец, богатырь, любимец солдат Аркадий Александрович погиб в 1811 г. при переправе через Рымник — реку, давшую вторую фамилию Суворову. Он утонул, спасая своего не умевшего плавать кучера. Молодая вдова заторопилась снова замуж. Заниматься восстановлением сгоревшего в пожар 1812 г. дома оказалось некому. Он переходит в чужие руки, начинает менять хозяев.
Николай Яковлевич Свербеев, отец известного литератора и хозяина еще более известного литературного салона, не успевший заняться ремонтом суворовской усадьбы; он умер сразу после ее приобретения, в 1814 г. Дом будет отстроен неким коллежским асессором Николаем Михайловичем Юрьевым. Небогатая и незнатная, эта старая московская дворянская семья имела едва ли не единственным предметом гордости связь с Суворовым.