Выбрать главу

До сих пор не утихают споры о годе рождения Суворова: 1723 или 1730. Метрической записи найти не удалось. Сведения исповедных росписей приходской церкви в селе Покровском — район нынешнего Лефортова, где жила семья, побуждают считать более вероятной вторую дату: в 1745 г. Суворову показано 16 лет, десятью годами позже 26, соответственно, Василию Ивановичу 37 и 47. Но тогда годом рождения отца следует принять 1708 г. И простейший вывод.

В момент смерти Петра I юному денщику — а царским денщиком В.И. Суворов действительно состоял — было всего семнадцать. За столь короткую жизнь не успеть получить за границей инженерное образование и три года пробыть царским секретарем — именно такой по своему характеру была служба царских денщиков. Подсказанный исповедными росписями год рождения Суворова-старшего позволял уточнить и время его женитьбы: после 1725 г., а не в начале 1720-х гг., как представлялось отдельным биографам. Венчание молодых состоялось, согласно преданию, в церкви Федора Студита, что у Никитских ворот.

Тех домов давно нет. Разве что фундаменты. Иногда скрывшиеся под более поздними постройками, чаще заброшенные и затянувшиеся землей — предмет раскопок, которые никогда не состоятся. А вот дворы — дворы остались. Их границы и сегодня нетрудно угадать.

Суворовский — у дома с мемориальной доской, за голубой оградой на неуклюжих кирпичных столбах. Соседняя усадьба, как рекомендует ее добела выцветшая надпись о производящихся реставрационных работах, — с выдвинувшимся на улицу просторным и покойным барским домом в толчее бесчисленных пристроек и служб. Нынешний сквер с памятником Алексею Толстому — корявые липы прочно заняли место бывших флигелей и конюшен. Густое плетение американских кленов отгородило улицы. Матовые стаканы фонарей отчеркнули выстроившиеся скучным прямоугольником скамьи, угрюмый цоколь памятника, грузную фигуру в неудобном кресле. На стыке трех прошитых бесконечным мельканием машин улиц зеленый островок живет своей особенной безлюдной жизнью.

Старая Москва. Вид на Кремль со стороны устья реки Яузы

С первыми тенями сумерек сюда начинают слетаться вороны. Большие черные птицы неслышно соскальзывают на деревья. Перелетают с ветки на ветку, стряхивая в сугробы пушистые комья рассыпающегося снега. Переговариваются приглушенными гортанными голосами. Лиловеющий свет городской ночи выхватывает разметенный квадрат у памятника, строй колонн Большого Вознесенья, торопливый шаг одиноких прохожих. Тишина...

На первый взгляд, в саженях и аршинах старых замеров невозможно разобраться, немыслимо их перевести в масштаб наших дней, изменившейся конфигурации домовладений, выровненных где больше, где меньше красными линиями улиц, выросших домов. «...Земли от южных дверей до попова сада б саженей без 3 четвертей, от западных до двора сторожа б сажен с 1 аршином, от северных до богаделен 16 сажен без четверти квадратных, до двора просвирницы 3 сажени с полусаженью и 2 вершками», — так определяется положение Федора Студита, когда около него хоронят мать Суворова. Головоломка, имеющая тем не менее свое решение.

Если попытаться совместить замеры нескольких лет, можно с достаточной уверенностью сказать — как раз здесь, в границах сквера, находился в XVII в. первый суворовский семейный двор. После Григория Суворова земля отошла к его дочери Наталье Самсоновой, позже к внуку, подполковнику Василию Ивановичу Суворову.

Только разгадка места двора рождала очередную и не менее сложную загадку. Положим, семейный двор, но ведь не удержавшийся в семье. Иван Григорьевич жил в Барашевской слободе, у нынешних Покровских ворот, перед смертью перебрался в Замоскворечье. На царскую службу отец полководца уходил из дома на Татарской улице. Что же привлекало его к Федору Студиту? Или дело было не в нем, а в его молодой жене — «девице Авдотье Федосеевне Мануковой». Ее приданое составлял двор на соседнем Арбате, где молодые и поселились.

* * *

Ваша кисть изобразит видимые черты лица моего, но внутренний человек во мне скрыт...

Я бывал мал, бывал велик.

А. В. Суворов в разговоре с художником Миллером. 1800.

Незнакомый голос в телефонной трубке звучал недоумением, почти обидой: «Ваш читатель... занимались Суворовым... ничего не сказали о матери — армянка Ануш... родилась в станице...» Дальше приводилось название, подробности о рождении и переезде в Москву.