Безнадежность — не она ли лишает Суворова сил, заставляет в Вене отказаться от марша во главе возвращающейся армии, передать командование своими орлами другому. Болезнь, с которой сорок лет втайне сражался полководец, переходит в последнее роковое наступление. Остальной путь в Россию полководец проделает лежа в коляске. Именно в Россию — не в Петербург. Не доезжая столицы, его остановит курьер с царским предписанием направиться «для восстановления здоровья» в поместье, куда приедет и посланный лейб-медик. Два месяца мучительного ожидания в Кобрине — надежды слабели день ото дня, радость победы сменялась горьким сознанием собственного бессилия. О переменах в армии, уничтожавших все суворовские принципы, не знать было нельзя, противостоять им бессмысленно.
Запоздалая возможность въехать в Петербург касалась уже не генералиссимуса — впрочем, по воле императора это звание больше не называлось — больного старика, частного лица, ехавшего в дом собственных родственников. Ранее разработанный и сообщенный Суворову ритуал торжественной встречи был отменен, полководца ждала только семья Хвостовых. У Суворова хватит сил самому, без посторонней помощи выйти из дормеза, подняться на второй этаж, переступить порог той комнаты, которая станет в его жизни последней. Дальше силы оставят полководца — почти без сознания он рухнет на постель. И новый удар — появление посланца императора, который должен передать волю Павла. Суворову запрещается показываться во дворце. Бессмысленная, казалось, ничем не вызванная опала, унижение, рассчитанное только на то, чтобы сократить дни измученного солдата.
В это трудно поверить, но для Суворова снова наступает ожидание, безумная надежда на справедливость, хотя бы на возможность вернуться в армию, — только она одна может восстановить его силы. Все кончается с появлением в хвостовском доме второго посланника императора, на этот раз предупреждающего Суворова о том, что он лишен права на адъютантов. О каких иллюзиях можно говорить, когда вчерашний кумир России оказывается обреченным на полное одиночество. Товарищам по оружию запрещено посещать его дом, единственный пришедший по распоряжению Павла Багратион не осмелится оторваться от косяка двери. Встреча глаз — цепкая, взволнованная и безнадежная. Свидетели ее будут потом сомневаться, узнал ли вообще полководец своего любимца, был ли в сознании или в забытьи.
«Как раб, умираю за отечество, как космополит, за свет»,— несколько раз повторит Суворов. Около его постели Хвостовы и Державин, потрясенный наступающей кончиной. «Вот урок, вот что есть человек», — напишет он спустя несколько дней. В полдень 6 мая 1800 г. Суворова не стало.
Павел не изменил своего отношения к полководцу. Ни в одной из русских газет не появится сообщения о кончине, даже о похоронах. Первоначально назначенные на 11 мая, они будут перенесены по желанию Павла на 12-е — неоправдавшийся расчет уменьшить народные толпы. Заново разосланные пригласительные билеты касались только лично Аркадия Александровича Суворова: «Действительный камергер, князь Италийский, граф Суворов-Рымникский с прискорбием духа сообщает о кончине родителя своего... и просит сего мая 12-го дня, в субботу, в 9 часов утра на вынос тела его и на погребение того же дня в Александро-Невский монастырь». Гвардии не было разрешено участвовать в церемонии. Дело ограничилось одними армейскими частями и народом.
На улицах стоял, кажется, весь Петербург. Никакими предупредительными мерами не удалось скрыть всеобщей глубочайшей скорби. Пусть император не пожелал почтить своим присутствием погребения, пусть демонстративно именно на эти часы назначил на Дворцовой площади смотр лейб-гусар и казаков, а после похорон также нарочито отправился на обычную свою прогулку по городу. Это только для него ничего не произошло, это только он со своим окружением мог остаться равнодушным.
Храни в памяти своей имена великих людей.
А. В. Суворов. «Наука побеждать»
Адреса, которых нет... Вернее, есть, только измененные до неузнаваемости стремительной историей большого города.