Судьба так рано ушедшего из жизни Цыганова не оставила равнодушным никого из его товарищей-актеров. Михайла Семенович Щепкин забирает в свою семью осиротевшую и лишенную средств к существованию мать Николая Григорьевича. Мария Дмитриевна помогает старушке деньгами, хлопочет о пенсии и — подсказывает Варламову мысль сочинить музыку к стихам Цыганова. Она же помогает их издать. В январе 1833 г. в «Молве» появляется сообщение: «...песни сии и отдельно от музыки имеют свое достоинство, но вместе с прекрасными голосами Г. Варламова составляют весьма приятный подарок на Новый год и для литературы и для любителей музыки... Воспоминание о человеке с дарованиями, так рано кончившем жизнь свою, есть достойная ему дань». Варламов и раньше пробовал свои силы в сочинении музыки, но это было действительно его рождением как композитора. Известного. Любимого. И влюбленного — лучший из романсов сборника «Красный сарафан» был посвящен Львовой-Синецкой.
В истории русской музыки, по всей вероятности, невозможно найти пример такого успеха и популярности. В считанные дни «Красный сарафан» облетает всю Россию. Романс пели в великосветских гостиных и в деревнях, в провинциальном захолустье и на столичной сцене. Гоголь заставляет напевать «Красный сарафан» Хлестакова, а Полина Виардо будет непременно исполнять полюбившуюся мелодию на своих концертах.
Современник вспоминал: «Мы были свидетелями, как Виардо обрадовалась, встретив случайно в одном доме господина Варламова; она тотчас же села за фортепьяно и пропела его «Сарафан». По словам А.О. Смирновой, Пушкин-жених просил Н.Н. Гончарову не петь ему «Красного сарафана», иначе он с горя уйдет в святогорские монахи. Смешливый В. Сологуб писал: «У нас барышень вдоволь. Все они по природному внушению поют варламовские романсы... Кончился стол. — Олимпиада, спой что-нибудь. — Маман, я охрипши. — Ничего, мой друг, мы люди не строгие. — Сережа кланяется, подает стул, и Олимпиада просит свою маменьку самым жалобным голосом не шить ей красного сарафана. — Шармант вуа! браво! — говорит Сережа. — Прекрасная метода...»
И даже спустя сто лет Голсуорси в своем романе «Конец главы» обратится все к тому же околдовавшему всю Европу романсу: «— Ты обедал, Рональд? — Ферз не ответил. Он смотрел на противоположную стену со странной и жуткой усмешкой. — „Играйте“, — шепнула Динни. Диана заиграла «Красный сарафан». Она вновь и вновь повторяла эту простую и красивую мелодию, словно гипнотизируя ею безмолвную фигуру мужа. Ферз не шелохнулся. Усмешка сбежала с его губ, глаза закрылись. У него был вид человека, который заснул так же внезапно, как загнанная лошадь валится между оглоблями перегруженной телеги. — „Закройте инструмент, — шепотом бросила Динни. — Идемте ко мне“».
Кроме «Красного сарафана», в первом сборнике Варламова-Цыганова были романсы «Ох, болит да щемит», «Что это за сердце», «Молодая молодка в деревне жила», «Смолкни пташка-канарейка», «Ах, ты, время, времечко», «Что ты рано, травушка». Один варламовский романс следовал за другим, а все вместе они приносят — не без деятельного покровительства Марии Дмитриевны — решительный поворот в судьбе Александра Егоровича. Уже в 1834 г. он получает место «композитора музыки» при оркестре московских казенных театров. Это было полным и неоспоримым признанием. Одновременно Варламов начинает издавать музыкальный журнал «Эолова арфа», где наряду с собственными произведениями печатает сочинения М.И. Глинки, А.Н. Верстовского и многих других современных композиторов.
Восемьдесят пять первых и лучших романсов рождаются за десять лет жизни в Соловьином доме, рядом с Марией Дмитриевной. «Белеет парус одинокий», «Горные вершины» на слова Лермонтова, «Скажи, зачем явилась ты», «Что отуманилась, зоренька ясная», «Зачем сидишь ты до полночи» — каждое сочинение было событием и почти каждое в первый раз исполнялось в гостиной Львовой-Синецкой или в ее уютном загородном доме в Марьиной деревне. Как писал один из музыкальных критиков о пении Варламова, «чтоб передать свою песнь на бумаге так, как она была пропета, стоило бы великих трудов и едва ли достало всех условных музыкальных знаков». С этим полностью соглашался и великий Ференц Лист, приезжавший с концертами в Москву в начале сороковых годов. Варламов знакомил его с русской музыкой и — что самое удивительное — с цыганской, с московскими цыганскими хорами. В последний день своего пребывания в Москве Лист пришел в Соловьиный дом к Варламову на прощальный обед, попросил Александра Егоровича сесть в последний раз за фортепьяно спеть да так заслушался, что пропустил свой дилижанс и остававшуюся до следующего дилижанса неделю провел безвыходно в варламовской квартире, не отпуская хозяина от инструмента.