Разобраться в «деле»... Очевидцы не оставили воспоминаний. Зато существовало свидетельство не менее достоверное, подтвержденное перекрестными допросами и очными ставками, — разросшееся до сотен листов дело под № 153 «Экстракт к делу Алябьева с протчими».
24 февраля 1825 г. За столом в доме на Леонтьевском Алябьев, Давыдов, их давний знакомый, приехавший по делам в Москву Времев. И Калугин, сосед Времева по воронежскому поместью и спутник по московской поездке. Из докладной записки Бенкендорфа Николаю I: «Калугин, оставленный по суду в подозрении за лихоимство в повальном обыске, оглашенный любодеем и бежавший дважды из-под караула». Это его прошлое в 28 лет от роду, нисколько не смутившее Времева. У них общие дела, общие денежные предприятия.
К концу обеда приедут Н.А. Шатилов, муж сестры Алябьева Варвары Александровны, и И.А. Глебов — майор в отставке, только что приехал в старую столицу, впервые оказался в доме.
Разговоры. Воспоминания. Непременная музыка — хозяину редко доводилось так много играть и петь. И все же гости разошлись задолго до полуночи. Первым Глебов, за ним Времев и Калугин, последним заходивший поклониться Катерине Александровне Шатилов. Она жила своей жизнью и к гостям брата не выходила.
Версий последующих событий, как и самого вечера, позднее сложится множество. Собравший все возможные варианты Бенкендорф не сомневался: вернувшись от Алябьева, Времев спокойно лег спать. Наутро им был задуман сложный и непонятный финт. Времев выезжает из Москвы, но на первой же почтовой станции, в Чертанове, устраивается на ночлег. На следующий день он возвращается в город, где его, оказывается, ждет множество дел. И только такие мастера сыска, как знаменитый Яковлев, могли во всех подробностях их восстановить.
Итак, оформил доверенность и дал заемное письмо другому своему соседу по имению и ближайшему приятелю Калугина Антонову. Купил в рядах и отправил вперед в Воронеж повозку. Объехал несколько домов с прощальными визитами. Записался в книге отъезжающих у полицейского офицера. Выкупил заложенные часы. После всех хлопот вернулся в Чертаново и долго растирался на ночь мазями, жалуясь на ломоту и стеснение в груди. Из донесения того же сыщика Яковлева следовало, что 27 февраля он «рано разбудил человека Андрея проводить себя на двор для телесной нужды, куда и пошли; а как он стал испражняться и в виду того человека упал и умер». На постоялом дворе остался один Калугин.
Дальше все пошло установленным порядком. Полицейский протокол. Вскрытие. Заключение уездного лекаря Корецкого: смерть произошла «от сильного апоплексического удара, коему споспешествовали сырое тела его сложение, преклонные лета и какое-нибудь сильное волнение». Мысль о сильном волнении вряд ли сама пришла в голову лекарю. Калугин должен был при всех обстоятельствах позаботиться о собственной безопасности.
Единственный свидетель! 28 февраля ему придется давать Земскому суду показания об обстоятельствах смерти. Никаких особых обстоятельств приведено не было. Конечно, никакого насилия. Никакой карточной игры. Слова Калугина во всех мелочах совпали с рассказом времевского человека Андрея. Сомнений в естественности наступившей смерти не возникало. Но — Калугин должен был дать подписку о невыезде: оставались невыясненными некоторые имущественные вопросы. Количество денег, найденных у покойного, не совпадало с тем, которым Времев должен был располагать. Разница составляла не менее 1600 рублей.
Недостающие деньги помешать погребению, само собой разумеется, не могли. 3 марта в Симоновом монастыре тело Тимофея Времева было предано земле. 5 марта С.А. Калугин подал записку в канцелярию военного генерал-губернатора. В записке участники обеда у Алябьева Шатилов, Давыдов и Глебов обвинялись вместе с хозяином в крупной и непорядочной игре и драке, приведшей к смерти обыгранного ими на сто тысяч рублей и отказавшегося расплачиваться Времева.
Подробности? Казалось, чего проще. Государственный исторический архив Московской области, фонд Московского военного генерал-губернатора, опись 4, связка 449 и под № 2602 «Дело о произведении следствия о внезапной смерти коллежского советника Времева». Только записки Калугина в нем не было. Ее не существовало нигде. Сохранились свидетельства, что она не имела ни числа, ни подписи доносителя. И что в скором времени была изъята из дела, которое — будучи раз начато — продолжалось без нее.