Перед Пашковым домом разбивается превосходный сад с фонтанами, беседками, заморскими птицами в изысканных вольерах. Открытый в сторону Моховой улицы, он становится предметом восторгов и неослабевающего внимания москвичей. Но знала Москва и другое. В год окончания строительства дворца П.Е. Пашкову было предъявлено колоссальное взыскание — обязательная выплата в Московскую Казенную палату по винным поставкам государственного налога. Оно не могло полностью разорить Пашкова, но заметно пошатнуло его состояние.
Слов нет, сын петровского денщика отличался редкой предприимчивостью. Петр Егорович срочно пишет завещание в пользу дальнего родственника, А.И. Пашкова, который за это оплачивает долг. Тем самым наследники лишались дома, зато Петр Егорович, разбитый параличом и не оставлявший кресла на колесах, смог дожить жизнь в дорогом его сердцу дворце. Только сохранившееся за домом имя Пашковых уже по-настоящему не имело к нему отношения. Новый наследник представлял капиталы своей жены, урожденной Мясниковой, а вместе с тем очередную историю Москвы и России.
Еще в конце XVII в. имел гостинодворец — купец Осип Твердышев лавки в Симбирске, но уже в 1720 г. организовал при прямой поддержке самого Петра I в Москве компанию по усовершенствованию суконного производства. В 1744 г. Осип, его брат Иван и их зять Иван Мясников получают от императрицы Елизаветы Петровны для «розыска медной руды» и строительства заводов башкирские земли на сказочно выгодных основаниях — бесплатно. К концу жизни компаньоны имели 8 заводов и 76 тысяч душ крестьян, доставшихся, за отсутствием прямых наследников, четырем дочерям Мясникова. Одна из них, Дарья Ивановна, приносит свои 2 завода и 19 тысяч душ А.И. Пашкову. Было из чего выплатить начет на старого владельца, купить завещание и продолжать благоустраивать дом.
И все же даже Мясниковские капиталы не могут выдержать испытания 1812 г. Выгоревший Пашков дом остается не восстановленным. Как вспоминала современница, «весь город по сю сторону Москвы-реки был точно как большое черное поле, со множеством церквей, а кругом обгорелые остатки домов; где стоят только печи, где лежит крыша, обрушившаяся вместе с домом; или дом цел, сгорели флигели; в ином месте уцелел один флигель». В ее же рассказах есть упоминание и о Пашкове доме. В З0-х гг. прошлого столетия он все еще стоял пустой, с заколоченными окнами. Сад зарос. Пруды заглохли. Вольеры с птицами опустели, а то и вовсе исчезли. Новая жизнь дома началась только после приобретения его государством для размещения Румянцевского музея. Двор великой московской княгини Софьи Витовтовны стал местом рождения первого московского публичного музея.
Живой памятью о тех далеких годах осталось только недавно восстановленное название переулка за Государственной республиканской библиотекой — Ваганьковский. И проездов около одноименного кладбища. Ваганьково словно раздвоилось. Старое было селением разного рода потешников, от псарей, сокольников, тех, кто разводил боевых петухов — кречетов, до музыкантов, скоморохов: «ваганить» значило «потешать». К тому же сходились сюда москвичи на кулачные бои, бились стенка на стенку, устраивали гулянья и игрища.
Легенды? Нет, действительно был в Ваганькове Псаренный двор, были музыканты и народные игрища. При Иване Грозном церковный Стоглавый собор осудил звучавшие у Ваганькова любимые народом органы — случалось, привозили их сюда по нескольку десятков. В мае 1628 г. царь Михаил Федорович запретил местные народные гулянья — «безлепицы». Его отец, патриарх Филарет, и вовсе установил наказание кнутом за кулачные бои и борьбу.
Когда же выяснилось, что угроз и запретов недостаточно, Псаренный двор вместе с псарями, конными и пешими, был переведен в 1631 г. за речку Пресню. По дороге из Москвы, которая и стала называться Ваганьковской (нынешняя улица Красная Пресня), расположились друг за другом «государев новый сад», большая мельница и за вторым мостом Псаренный двор — собственно Новое Ваганьково.
Факты существовали, но никак не решали начинавших возникать вопросов и сомнений. Название первоначального, Старого Ваганькова — не появилось ли оно в действительности много раньше великокняжеских и народных потех: связанное с собственно урочищем? И почему утвердился в нем, как объясняют многие справочники, вологодский оборот «ваганить», незнакомый в других русских уделах, тогда как повсюду были известны ваганы — те, кто жил у притока Северной Двины реки Ваги? Еще в XI в. проникли к ваганам новгородцы. Позже завязались у ваган связи с Москвой, а царь Федор Иоаннович подарил эти земли как дорогой подарок своему любимцу Борису Годунову. Так не память ли о северянах — ваганах осталась жить и в названии московского урочища? Московская земля неохотно раскрывает свои тайны.