Начатая строительством в 1939 г., ВСХВ размещалась на площади свыше 140 га, на которых было построено 250 зданий по генеральному плану архитектора В.К. Олтаржевского. Экспозиция строилась по отраслевому и территориальному принципам. До войны ее участниками стали 800 000 человек, посетителями свыше 3,5 миллионов. Работа выставки была возобновлена в 1 августа 1954 г. с тем, что площадь расширилась до 207 га, а число зданий увеличилось до 383. Авторами нового генплана выступают архитекторы А.Ф. Муков и Р.Р. Клике. За первые четыре года число посетителей составляет 35 миллионов человек. В создании отдельных павильонов участвовали архитекторы В.А. Щуко, В.Г. Гельфрейх, К.С. Алабян, художники М.С. Сарьян, А.А. Дейнека и др.
ТЕАТР НА ТВЕРСКОМ
Они упрямо выходили пройтись по городу. Он — как можно дальше от ушедшего в чужие руки театра. Она — непременно на Тверской бульвар, чтобы снова и снова своими глазами, не отрываясь, смотреть на дом, который когда-то сами выбирали для своего Камерного и приобрели, в котором и начинали и прожили всю актерскую жизнь. Александр Таиров и Алиса Коонен. Режиссер стремился хоть на мгновение забыться, во что-то поверить, к чему-то еще рвануться. Актриса знала — все невозвратимо. Потому что театр — это не просто они двое. Это все, что вокруг, и, прежде всего — люди, уже неспособные отозваться на то, что еще вчера им казалось смыслом жизни. Их театр умирал вместе с верой в человека, в самого себя, в свои возможности — и в справедливость.
«Как можно выйти на сцену после такого!» — Коонен была ошеломлена состоявшимся в их театре — именно в Камерном! — общемосковском судилище, иначе — собранием художественной интеллигенции по поводу постановления о музыке в феврале 1948 г. Вспоминала о нем в последние дни своей жизни с содроганием и отвращением. Доклад делал «какой-то серый человек без лица» и говорил, говорил, говорил. Подробности? Какое они могли иметь значение, когда анафеме предавались Дмитрий Шостакович, Сергей Прокофьев, Арам Хачатурян, профессора Мясковский и Шебалин — цвет современной музыки.
Откуда Алисе Георгиевне было знать, что разыгрывался последний акт начатой сразу после войны драмы нашей культуры. Подбор осужденных имен определялся тем, что все вместе они составляли Оргкомитет Союза советских композиторов. Но то инакомыслие, которое существовало в их творчестве, не могло быть допущено во вновь образуемый союз. Крамолу предстояло искоренить, и для этой цели уже готовились кадры.
Маленькая и, кажется, оставшаяся незамеченной большинством музыковедов подробность. В №№ 1—2 журнала «Советская музыка» за 1948 г. напечатана фотография Тихона Хренникова с подписью «генеральный секретарь Союза советских композиторов». Но ведь Союза-то еще не существовало! Он возник в апреле, и только тогда формально лишился своей роли Оргкомитет. Формально — в действительности же сразу после постановления бразды правления были переданы Хренникову. И это на 54 года вперед. Соответственно несколькими месяцами раньше будущий музыкальный вождь был принят в ряды ВКП(б).
Наверное, существует конкретный ответ, почему выбор пал именно на него. Но уже та статья, с которой Хренников выступил в журнале в связи с постановлением, свидетельствовала о безукоризненной, стерильной правильности его позиции в искусстве: вместе с русскими музыковедами вычеркивались из «настоящей музыки» Оливье Мессиан, Хиндемит, Кшенек, Берг, Менотти, Жоливе, Бриттен, Шенберг, Стравинский. Объектом разноса стал, кстати, и Сергей Дягилев со своими сезонами русского балета. Новым мерилом ценности творчества композитора было выдвинуто условие, сформулированное композитором Захаровым: будут ли слушать колхозники после трудового дня 8-ю или 9-ю симфонии Шостаковича? Если нет, значит, они «антинародны». Впрочем, это нисколько не помешает бессменному руководителю впоследствии не только усиленно добиваться приезда Стравинского в Советский Союз, оказывать ему самое широкое гостеприимство, но и усиленно — на всеобщую память! — фотографироваться с «идейным врагом».
Сопротивляться, возражать — все было одинаково бессмысленно и бесполезно. Особенно Сергею Прокофьеву, жена которого Лина Ивановна отбывала заключение в лагерях. Двадцать лет тюремной жизни в полном отрыве от семьи. Лишь в инвалидном лагере под Воркутой, на станции Абязь, она узнала о смерти Сталина, но так и оставалась в неведении, что в тот же день не стало и ее мужа.