1959-й. Начало (продолжение?) борьбы с «формализмом», положенное в одном из самых, казалось бы, независимых от доктрины соцреализма институтов — Полиграфическом. Объявленная заведующим кафедрой живописи и рисунка А.Д. Гончаровым чистка рядов преподавателей: «Абстракционизму нет места в советском вузе...»
1960-й. «...Правление Литературного фонда СССР извещает о смерти писателя члена Литфонда Б.Л. Пастернака, последовавшей 30 мая сего года на 71-м году жизни, после тяжелой и продолжительной болезни, и выражает соболезнование семье покойного» — текст единственного сообщения, появившегося в «Литературной газете». Конечно, были сыновья. Но была и Ольга Ивинская, под сфабрикованным предлогом оказавшаяся в концлагере. И строки А. Галича: «До чего ж мы гордимся, сволочи, Что он умер в своей постели...»
1961-й. Утверждение линии будущей берлинской стены. Длина — 46 километров, 210 наблюдательных вышек, 245 укрепленных огневых позиций для круговой стрельбы.
1962-й. Следующий, после 1956 г., испытательный взрыв водородной бомбы...
ОСОБНЯК НА ТАГАНКЕ
Чувствовать, знать, уметь — полное искусство.
П.П. Чистяков. 1889
Вот увидите, духовное освобождение к нам придет через живопись. Ни приказам, ни тугой мошной русского искусства с пути не сбить. Настоящего искусства, само собой разумеется.
Павел Кузнецов. 1942
Зима пришла в тот год рано. Морозная. Снежная. Кто-то вспоминал 41-й год — после окончания Великой Отечественной прошло всего семнадцать лет. Воспоминания касались не московских улиц — подмосковных полей. Сожженных деревень. Разбитых бомбежками дорог. Вчерашние солдаты — им еще не было и сорока. Теперешние художники. Профессия пришла не случайно. О ней мечтали, надевая шинели и в первый раз наматывая портянки. Стреляли не ради нее одной. Но ради нее — в будущем мирном времени — тоже.
Улица начиналась от Таганской площади и называлась Большая Коммунистическая. Справочник «Имена московских улиц» пояснял, что старое название — Большая Алексеевская, главная в одноименной слободе с древним храмом московского святителя Алексея Митрополита,— было заменено в 1919 г. «в честь Российской Коммунистической партии большевиков», хотя сначала ее переименовали в улицу Коммунаров. Начинавшийся от угла ряд крепко сбитых купеческих домов в девятом домовладении сменялся настоящей городской усадьбой. Просторный двор за чугунной оградой. Нарядный особняк. В углу двора строение со стеклянной стеной. Чему бы оно ни служило прежде, теперь превращенное в живописную мастерскую. Достаточно большую, чтобы в ней могли работать одновременно несколько десятков художников (при большом желании!). Или поместиться не одна сотня зрителей, если превратить ее в выставочный зал. Вечером 26 ноября 1962 г. дорожка по свежевыпавшей пороше торилась к ней.
Люди спешили. Обгоняли друг друга. И задерживались у входа — вошедшие перед ними не спешили уходить. Знакомые перекликались. Обменивались шутками. Первыми оказались научные сотрудники многочисленных институтов, связанных с проблемами физики, Академии наук. Дорогу уступали только своим шефам — академикам Николаю Николаевичу Семенову, Петру Леонидовичу Капице, Игорю Евгеньевичу Тамму. Выставка была устроена по их инициативе и их усилиями. Тема «Физики и лирики» входила в моду. К тому же «физиками» руководило не простое любопытство. Речь шла о проблеме творческого начала в любом виде человеческой деятельности: теоретические посылки, которые ставили под сомнение установившиеся формулы искусства социалистического реализма. Участники выставки на Таганке, как ее станут называть, были достаточно необычными художниками: по-новому взглянувшими на окружающее, но и продолжающими чистяковскую систему. Со дня смерти «всеобщего учителя русских художников» прошло сорок с лишним лет, которые пришлись на советский период. Из практики подготовки советских художников Чистяков был исключен.
Формально все выглядело достаточно благополучно. В последний год жизни Сталина из печати вышел фундаментальный труд о чистяковском наследии. После смерти вождя было опубликовано все его эпистолярное наследие. В залах Академии художеств состоялась выставка, посвященная великому педагогу и его ученикам. После многих лет запрета на ней впервые появились работы Врубеля (пусть относительно ранние), Борисова-Мусатова, были названы имена Кандинского, Малевича. Слов нет, выставка оказалась наполовину «потаенной» — без афиш, рекламы, радио, телевидения (правда, еще далеко не слишком популярного и распространенного). Даже без обычного открытия — его заменило... обсуждение, назначенное президиумом Академии художеств до того, как толпы зрителей смогли увидеть экспозицию.