В. Поленов. Московский дворик
Казалось, Трубниковский переулок появился в жизни художника только для того, чтобы был написан «Московский дворик». Почти сразу после отъезда П.П. Чистякова Поленов перебирается на Девичье поле, в дом А.И. Олсуфьева, красующийся еще на одной «самой московской» картине «Бабушкин сад», приобретенной другим братом Третьяковым — Сергеем Михайловичем. Но «Бабушкин сад» — это иные настроения. Скончался отец Поленова, тяжело болела и ушла из жизни любимая сестра — Вера Дмитриевна Хрущева-Поленова. Это она запечатлена на трагическом поленовском полотне «Больная». О новой квартире, в которой художник проведет четыре года и которой теперь уже не существует, рассказывал И.С. Остроухов: «Старый барский дом с колоннами по фасаду, громадный сад, тургеневское дворянское гнездо. Непосредственно за вестибюлем — обширная, высокая комната, приспособленная под мастерскую художника. Вкусно и комфортабельно. В углу большая конченная картина «Больная», несколько этюдов, блюд по стенам. Очень уютно». И далее автор добавит: «Очень похоже на дом княгини Лобановой-Ростовской, который почему-то принято называть „щербатовским“».
МАЛЕНЬКАЯ КНЯГИНЯ
Увлечение? Чехов досадовал на неуместные предположения приятелей. Увлечение — кем? Не слишком молодой, не слишком красивой, да к тому же и недалекой женщиной? Случайной знакомой, общение с которой было, по сути, весьма поверхностным: расстояние между начинающим доктором и светской дамой достаточно велико, а обстоятельства не способствовали их сближению. Впрочем...
Все началось с мысли отказаться от привычного и по-настоящему полюбившегося Бабкина. Все три проведенных в нем лета были очень хороши, но писательский труд требовал новых впечатлений, встреч, ощущений. Кто-то из друзей толковал о предместьях Харькова. Кому-то из домашних виделись хутора под родным Таганрогом. Победителем оказался «хохол» А.И. Иваненко, влюбленный в свои Сумы, Миргородский уезд и назвавший имя своих друзей Линтваревых. Было решено отправить в разведку брата Михаила, да только дождаться его впечатлений не хватило терпения. И к лучшему: в его представлении обветшавший линтваревский дом, запущенный сад и двор с огромной миргородской лужей посреди значительно проигрывали в сравнении с благоустроенным поместьем под Звенигородом с его английским парком, пышными цветниками и оранжереями. Чехов в начале мая уже отправился в путь с матерью и сестрой. И пришел в восторг, который разделил с ним гость Чеховых — поэт А.Н. Плещеев.
Слова Чехова: «Живу я на берегу Псла, во флигеле старой барской усадьбы. Нанял я дачу заглазно, наугад и пока еще не раскаялся в этом... Природа и жизнь построены по тому самому шаблону, который теперь так устарел и бракуется в редакциях: не говоря уж о соловьях, которые поют день и ночь, о лае собак, который слышится издали, о старых запущенных садах, о забитых наглухо, очень поэтичных и грустных усадьбах, в которых живут души красивых женщин, не говоря уже о старых, дышащих на ладан лакеях-крепостниках, о девицах, жаждущих самой шаблонной любви, недалеко от меня имеется даже такой заезженный шаблон, как водяная мельница (о 16 колесах) с мельником и его дочкой, которая всегда сидит у окна и, по-видимому, чего-то ждет. Все, что я теперь вижу и слышу, мне кажется, давно уже знакомо по старинным повестям и сказкам».
Брат Михаил со временем станет утверждать, что эта поездка не принесет Чехову ничего, кроме образа старика Фирса из «Вишневого сада» и нескольких смешных выражений. Может быть, Михаил Павлович так и не сумел побороть в себе первоначальной неприязни к новому месту. Неуловимый аромат линтваревского поместья пронизывает весь «Вишневый сад». Под тем же впечатлением Чехов пишет свои рассказы «Красавицы», «Именины», «Припадок» и «Княгиня». Впрочем, образ маленькой княгини жил в его памяти еще с бабкинских времен. Может быть, он просто по-новому увиделся в разрухе и забросе новых мест. Вера Николаевна, разойдясь с мужем, жила в своем звенигородском имении и называлась княгиней Лобановой-Ростовской. В недавнем прошлом дама петербургского большого света, она стала теперь жительницей Москвы, где чувствовала себя покойней и вольнее.
«Бывает так, что в темную келию постника, погруженного в молитву, вдруг нечаянно заглянет луч или сядет у окна келий птичка и запоет свою песню; суровый постник невольно улыбнется, и в его груди из-под тяжелой скорби о грехах, как из-под камня, вдруг польется ручьем тихая, безгрешная радость. Княгине казалось, что она приносила с собою извне точно такое же утешение, как лучи или птичка. Ее приветливая, веселая улыбка, кроткий взгляд, голос, шутки, вообще вся она, маленькая, хорошо сложенная, одетая в простое черное платье, своим появлением должна была возбуждать в простых, суровых людях чувство умиления и радости. Каждый, глядя на нее, должен был думать: «Бог послал нам ангела...». И, чувствуя, что каждый невольно думает это, она улыбалась еще приветливее и старалась походить на птичку...».