Пантеон — этот образ не случайно вспоминается современникам М.Ф. Казакова. Белый, или Екатерининский, как его вначале называли, зал Сената удивительно точно воссоздает ощущение римского Пантеона с его парящей в потоках света чашей купола, разворотом охваченного хороводом колонн пространства, где размер пролета немногим уступает высоте (24—29 метров). Когда-то в Риме купол Пантеона с впервые начавшим применяться строительным материалом — бетоном смотрелся чудом строительной техники. Своеобразным чудом было для современников и творение М.Ф. Казакова: при своем огромном размере купол выложен в один кирпич. Сами строители никак не могли поверить в правильность расчетов архитектора, и, по преданию, в момент снятия с купола внутренних лесов Казаков нарочно остался стоять на нем, чтобы показать присутствующим полную уверенность в своей правоте.
Но для зодчего дело не сводилось к совершенству и оригинальности технического решения. Храм закона — таким видит М.Ф. Казаков свой зал, именно таким задумывают смысл его оформления поэты Г.Р. Державин и помогавший ему советами Н.А. Львов. Законность, правосудие, просвещение — этим темам посвящены скульптурные барельефы, которые складываются в единый сюжетный фриз. Державину и Львову принадлежат и их сюжеты, и тексты соответствующих пояснительных надписей. Приписываются барельефы скульпторам Г. Замараеву и И. Юсту. Над ними в простенках окон второго яруса располагаются скульптурные портреты русских князей и царей — гипсовые копии с мраморных оригиналов, выполненных замечательным русским скульптором Ф.И. Шубиным для Чесменского дворца в Петербурге в 1774—1775 гг. Снаружи купол зала первоначально также был увенчан скульптурой — цинковой конной статуей Георгия Победоносца, поражающего дракона (герб Москвы). Разрушенная в 1812 г. наполеоновскими войсками, эта скульптура больше не восстанавливалась.
М.Ф. Казаков проектирует в Сенате и еще один зал — Овальный, получивший впоследствии название Митрофаньевского. Этим последним он был обязан нашумевшему на всю Россию судебному делу о подделке купеческих завещаний игуменьей одного из монастырей Митрофанией, которое здесь разбиралось. Первоначально казаковское творение — «мастерское произведение вкуса и изящества», по выражению современников, — использовалось и как государственное учреждение, и как зал для дворянских собраний. В 1856 г. здание было передано Судебной палате и стало называться зданием Судебных установлений.
Арсенал и Сенат наметили ансамбль Сенатской площади. Чуть позднее в него входит сооруженное И.В. Еготовым, учеником и помощником М.Ф. Казакова, здание Оружейной палаты — первого публичного музея Москвы, полностью законченного к 1812 г. (позже музей был переведен в новое здание). Оно заняло место проданного с аукциона на слом дворца Бориса Годунова и специально разобранного Троицкого подворья.
И.В. Еготов находит решение, очень близкое постройкам его учителя. Низкий, отделанный рустом цокольный этаж нес основной бельэтаж с огромными полукруглыми окнами собственно выставочных зал. Центр здания был отмечен строгим восьмиколонным портиком, над которым высилось полукупольное завершение главного зала, перекликающееся с казаковским Сенатом. Под карнизом размещалась лента барельефных панно.
Окончательным завершением задуманного Казаковым ансамбля становится сооружение верхушки Никольской башни по проекту К.И. Росси, как бы замкнувшей площадь с последней стороны. Так сложился новый общественно-административный центр Москвы, сменивший по своему значению древнюю Ивановскую площадь.
Когда-то влюбленный в Москву Н.В. Гоголь говорил, что каждый ее уголок надо смотреть в свое время года, в свои часы дня, в свою погоду. Здесь в погожие зимние дни на снежную пелену ложатся синие тени берез. Гнутся под пышными сугробами разлапые ветки елей. Искрится колкой морозной пылью поземка, обметая стволы, струится у бело-желтых стен. Словно сплавленный солнечным светом образ родной земли и пережитых ею веков.
О ЧЕМ МОЛЧАТ СТЕНЫ
Соломония Сабурова — дочь боярина Юрия Константиновича. Ее выбрал себе в жены тогда еще будущий великий князь Василий III, когда получил от отца, Ивана III, долгожданное разрешение вступить в брак. Отец с разрешением не торопился — не хотел вносить раздора в разросшуюся семью. Любил и почитал вторую свою жену — Зою-Софью Палеолог, советовался во многих делах, в строительстве Кремля, но наследника видел в первенце от первой жены. С ним делился планами, его готовил к великокняжескому престолу. Даже к невестке, дочери молдавского правителя — господаря, был расположен как к родной. А когда умер сын, без колебания наметил своим преемником внука.