ПО УЛИЦЕ ПО УСТРЕТЕНКЕ
Памятник Минину и Пожарскому, созданный на народные средства в 1818 г., уже 34 года был на Красной площади, стал частью Москвы, но никто по-прежнему не знал, где и когда умер Пожарский, никто не поинтересовался местом его погребения. Символ жил в народной памяти, не тускнея, приобретая для каждого поколения новый смысл, — разве мало, что простое перечисление имен дарителей на московский памятник заняло целый специально напечатанный том? Зато следы живого человека исчезли быстро, непостижимо быстро.
Говорили разное. Одни, что похоронен Пожарский в Троице-Сергиевой лавре, другие — в Соловецком монастыре (не потому ли, что были это наиболее почитаемые, достойные прославленного человека места?), вспоминали и нижегородское сельцо, где он родился. Но чиновник особых поручений, будущий известный ученый А.С. Уваров думал иначе.
Памятник Минину и Пожарскому. Скульптор И. Мартос. 1804-1818 гг.
Около Суздаля лежали родные всей семье Пожарских места. Здесь, в Спасо-Евфимиевом монастыре, были похоронены родители полководца, и, направляясь с нижегородским ополчением в Москву, он не пожалел нескольких дней, чтобы перед решающими сражениями «проститься» — попросить прощения и поддержки, по народному обычаю, у родных могил. В Евфимиев монастырь делал Пожарский постоянные вклады. Обо всем этом свидетельствовали документы. Предположение, что именно здесь находилась могила и самого князя, выглядело более чем правдоподобно. Вот только проверить его было нелегко: на монастырском кладбище могил Пожарских не существовало — вообще никаких.
Правда, ответ на эту загадку удалось найти. Как утверждали те же монастырские документы, один из местных архимандритов распорядился разобрать «палатку» — склеп Пожарских «на выстилку у церкви рундуков (отмостки) и в другие монастырские здания». Распоряжение с завидной поспешностью было выполнено, и воспоминание о месте, где находилась «палатка», стерлось и у монахов, и у старожилов. Предстояло искать заново.
Перспектива подобных поисков не увлекла ни правительство, ни официальные учреждения. Уварову вообще чудом удалось получить разрешение на вырубку части сада и ведение раскопок. Как и на какие средства — это уже было его личным делом. И вот из-под путаницы яблоневых корней, в крошеве кирпичей и земли встали 23 гробницы семьи Пожарских. Однако большинство из них были безымянными, и имя полководца не фигурировало среди названных. Следующим шагом было вскрытие погребений.
Подобное святотатство потребовало особого согласования с Синодом. Другое дело, что самый склеп уничтожили те же церковные власти. Новая победа Уварова оказалась едва ли не самой трудной. Тем не менее разрешение было получено, а вместе с ним создана и компетентная комиссия — как-никак речь шла о народном герое.
Гробницы были одинаковые — каменные, резные, со следами росписи синей краской, но одна выделялась пышностью и отдельно сооруженным над ней сводом. Обнаруженные в ней части боярской одежды с характерным золотым шитьем и дорогим поясом не оставляли сомнений, что принадлежала она боярину, а значит, именно Дмитрию Михайловичу. Звание боярина в древней Руси не переходило по наследству — оно давалось за службу, заслуги и оставалось личной наградой. В семье Пожарских его не имел никто, кроме полководца. К тому же и по возрасту останки в гробнице соответствовали возрасту Пожарского: он умер 63 лет. Решение комиссии было единогласным: могила Дмитрия Михайловича Пожарского найдена. Шел 1852 г.
Открытие, и какое. Но было что-то странное и труднообъяснимое в его обстановке. Толпы суздальчан и приезжих хлынули в Спасо-Евфимиев монастырь, и как было не поддаться впечатлению — очевидцы изумленно писали об этом, — будто народ вспоминал и чтил близко и хорошо знакомого ему человека, героя, чей образ не потускнел и не стерся за прошедшие 200 с лишним лет. Зато среди историков раздавались голоса, опровергавшие не открытие Уварова, но значение личности Пожарского. Появлялись труды, прямо заявлявшие, что Пожарский был «тусклой личностью», выдвинутой разрухой и «безлюдьем» Смутного времени, а не действительными талантами и заслугами. Отыскивались его военные неудачи, падали прозрачные намеки на его личную связь с Мининым — без нее не видать бы князю руководства ополчением, придумывались просчеты в действиях ополчения. Может быть, забытая могила — всего лишь справедливый приговор истории?