Престол получают Романовы — такова воля родовитых бояр. Не удалось в свое время Федору-Филарету, удалось его сыну Михаилу, а это почти одно и то же. Получивший тут же сан патриарха отец даже именовать себя заставляет государем наравне с шестнадцатилетним сыном: «великие государи Михаил и Филарет». Но мало было взойти на престол, надо было еще и удержаться на нем. А это за последние тридцать лет русской истории никому надолго не удавалось. Сторонников Романовым предстояло, не теряя времени, покупать. Щедрой рукой «великие государи» раздают вокруг себя земли и ценности, на первый взгляд кому придется, на самом же деле с оглядкой и точным расчетом.
Официальные историки в XIX в., захлебываясь восторгом, рассказывали о царских милостях, осыпавших Пожарского: звание боярина, земли, богатые подарки. Буква документа — относительно нее все представлялось правильным. Но существовали и другие документы, существовало сравнение, и оно-то вело к прямо противоположным выводам. Кто только ни получил тогда боярского сана: и те, кто сражался вместе с Пожарским, и кто сражался против него, и те, кто ограничился плетением придворных интриг, не коснувшись за все Смутное время оружия. Сельцо под Рязанью, данное Пожарскому, по его собственным словам, «за кровь и за очищение Московское» — какой же ничтожной малостью смотрится оно рядом с целыми областями, которыми награждались другие бояре. Подарки и вовсе выглядели скупыми: одна шуба, один серебряный кубок...
Пир в Грановитой палате Московского Кремля. 1672-1673 гг.
Еще не кончилась борьба с интервентами, еще то там, то здесь появляются на русской земле их отряды, но в царском окружении, как по тайному сговору, никто не вспоминает вслух о заслугах Пожарского. Наоборот, бояре словно торопятся поставить его на свое место, «худородного», незнатного, небогатого. Так им кажется спокойнее, надежнее.
Дела о местничестве — сложнейшие расчеты между собой дворян о родовитости, знатности, а значит, и месте, которое один мог занять относительно другого. «Вместно ли?» — вопрос, которым постоянно задавались все, кто находился на царской службе. «Вместно ли?» — не унизительно ли для собственного достоинства и памяти предков сесть на пиру рядом с таким-то и «ниже» такого-то, можно ли принять назначение — а вдруг занимает или занимало подобную должность лицо худшего происхождения, и так без конца. И вот всем оказывается «невместно» быть рядом с Пожарским: одним, чтобы нести царскую службу, другим, чтобы видеть своих сыновей рядом с его сыновьями, пусть и на самом обыкновенном дворцовом приеме. Подвиги Пожарского растворяются в рутине придворной жизни.
Даже Иван Колтовской, тот самый, который предал Пожарского в бою, бросив оборону Замоскворечья, и тот отказывается от назначения вместе с князем на воеводство в Калугу. Правда, на него как раз управа находится быстро — слишком нужен был опытный военачальник в беспокойных тогда калужских краях. А вот непосредственно после освобождения Москвы Пожарский «головой выдается» боярину Борису Салтыкову, который куда как верно служил польскому королевичу Владиславу и добивался его утверждения на русском престоле. Унижение вчерашнего героя входило в расчеты придворных кругов, как и возможность оставить его без средств, а уж это по тем временам было полностью в царских руках.
Земли — когда-то Иван Грозный поменял местами их владельцев, чтобы порвать связи феодалов с привычным окружением, поставить их в зависимость от царской власти, унять феодальную вольницу, — земли давались царем. Это была едва ли не единственная форма жалованья для служилого дворянства — и так же просто земли передавались другим лицам. Еще в первые годы XVII в. Пожарский получил за службу несколько крохотных деревенек неподалеку от Владимира, в том числе и ту, которая так известна своим художественным промыслом, — Холуй. Оборона Острожца на Сретенке открыто поставила князя в число врагов королевича Владислава, и тот по просьбе одного из своих русских сторонников передал ему эти деревеньки. Казалось бы, после победы над интервентами они должны были вернуться к своему настоящему хозяину. Не тут-то было!
Пожарский должен был обратиться к Михаилу Романову с нижайшей просьбой восстановить его в былых правах. Царский указ не заставил себя ждать, но составлен он был так искусно, что оставлял «в сомнительстве», принадлежит земля именно Пожарскому или нет. Понадобилось немало лет, чтобы новый указ и с нужной формулировкой появился, не в порядке восстановления справедливости, а как... награда за очередную службу. Да и исчезнувшая огородная земля у Мясницких ворот торжественно дана Пожарскому за ратное дело — дешевый и удобный способ награды: на виду, и вместе с тем никакого сравнения с настоящим боярским поместьем. Данная при случае, земля так же легко была отнята, стоило Пожарскому уехать на новое место службы. А сколько переменил он их за свою жизнь!