Митрополиту Павлу не удается вразумить строптивицу. А ведь, казалось, все еще могло прийти к благополучному концу. Митрополит не собирался выказывать свою власть и в мыслях не имел раздражать Соковниных и Милославских. Царева воля значила много, но куда было уйти от именитого родовитого боярства. Цари менялись — боярские роды продолжались, и неизвестно, от кого в большей степени зависели князья церкви. Но оценить осторожной снисходительности своего следователя Федосья Морозова не захотела. Донесения патриарху утверждали, что держалась боярыня гордо, отвечала «дерзко», каждому слову увещевания противоречила, во всем вместе с сестрой «чинила супротивство». Допрос затянулся на много часов и одинаково обозлил обе стороны. Полумертвую от усталости, слуги снова отнесли боярыню в подклет собственного дома, под замок, но уже только на одну последнюю ночь.
Алексею Михайловичу не нужно отдавать особых распоряжений, достаточно предоставить свободу действий патриарху. Иосиф II сменил Никона, ни в чем не поступившись никонианскими убеждениями. Это при нем и благодаря его усилиям произошел окончательный раскол. Наутро после допроса в Чудовом монастыре Федосье вместе с сестрой еще в подклете родного дома наденут цепи на горло и запястья, кинут обеих на дровни да так и повезут скованными и рядом лежащими по Москве. В.И. Суриков в своей знаменитой картине ошибался. Путь саней с двумя узницами действительно лежал мимо Чудова монастыря. Морозова и впрямь надеялась, что на переходах дворца мог стоять и смотреть на нее царь. Но ни сидеть в дровнях, ни тем более вскинуть высоко руку с двуперстием она не могла: малейшее движение руки сковывал застывший на морозе железный ошейник на горле.
В. Суриков. Боярыня Морозова. Фрагмент
Неточны историки и в другом обстоятельстве. Известные до настоящего времени документы утверждали, будто путь дровен с сестрами-узницами лежал в некий Печорский монастырь. На самом деле имелся в виду не монастырь, а его подворье, приобретенное в 1671 г. для размещения на нем Приказа тайных дел. Подворье было предназначено для пребывания Федосьи. Евдокию отправили к Пречистенским воротам, в Алексеевский монастырь. Княгиня Урусова ни в чем не уступала сестре. Ее велели водить на каждую церковную монастырскую службу, но княгиня не шла, и черницам приходилось таскать ее на себе, силой заталкивая в особые носилки.
Для одних это было проявление «крепости», для других — «лютости», но для всех одинаково — поединок с царской волей. Утвержденный на Московском соборе в мае 1668 г., раскол был делом слишком недавним, для большинства и вовсе непонятным. Но москвичи оставались на стороне бунтовщиц, тем более женщин, тем более матерей, оторванных от своих домов и детей. Скорая смерть Иосифа II — через несколько месяцев после ареста Морозовой, а за ним и его преемника Питирима — воспринималась как знамение свыше. «Питирима же патриарха вскоре постиже суд Божий», — утверждал современник.
А ведь новоположенный патриарх Питирим никак не хотел открытых жестокостей. Ему незачем было начинать свое правление с суда над знатными и уже прославившимися в Москве непокорными дочерьми церкви. Он был готов снова увещевать, уговаривать, ограничиться, наконец, простой видимостью раскаяния. Старый священник, он знает, что насилие на Руси всегда рождает сочувствие к жертве и ненависть к палачу. Москва только что пережила Медный бунт, и надо ли вспоминать те страшные для обитателей дворца дни? Но царь упорствует. Называвшийся Тишайшим, Алексей Михайлович не хочет и слышать о снисхождении и компромиссах. Строптивая боярыня должна всенародно покаяться и повиниться, должна унизиться перед ним.
Настоятельница Алексеевского монастыря слезно молит избавить ее от узницы. Не потому, что монастыри не привыкли выполнять роль самых глухих и жестоких тюрем — так было всегда в средние века, не потому, что Урусова — первая заключенная в этой обители. Настоятельница заботится о прихожанах: к Урусовой стекаются толпы для поклонения. Здесь окажешься виноватой и перед властями, и перед москвичами. О доброй славе монастыря приходится радеть день и ночь, и Питирим хочет положить конец чреватому осложнениями делу: почему бы царю не выпустить обеих узниц, просто сослать в отдаленный монастырь «подначал»? Бесполезно!