Протопоп Аввакум, Никита Пустосвят, раскольники, споры о вере, кончавшиеся потоками крови, неистовый фанатизм православных церковников — и рядом признания иностранцев, на первый взгляд — невероятные, что в XVII в. Московия была самой веротерпимой страной в Европе. Но если первая часть этого сопоставления усиливалась известной предубежденностью историков, односторонностью публиковавшегося материала, то в словах современников трудно усматривать преувеличение: никто не заставлял их так подолгу жить в стране и сохранять о ней подобные воспоминания.
А кого только не было среди хотя бы военных специалистов, которых, не щадя расходов, приглашали первые Романовы: англичане, голландцы, французы, итальянцы, датчане, немцы. В большинстве своем это участники недавно окончившейся в Европе Тридцатилетней войны. Они обладали и теоретическими познаниями, и настоящим боевым опытом. Ради этого вполне можно было не замечать религиозных и национальных различий. Чем нужнее специалист, тем большей свободой и возможностями он пользовался, будь то офицер, архитектор, строитель, врач или музыкант — наиболее ценимые на Руси профессии. Зато проповедникам всех толков рассчитывать на терпимость или простое снисхождение не приходилось.
Слухи о широте взглядов московского царя привели сюда известного мистика, «духовидца» Кульмана из Бреславля, преследуемого по всей Европе за его взгляды. Он появился вместе со своим последователем, купцом Нордманом, и здесь нашел свой конец, но какой! Оба были сожжены в срубе, пройдя через все изощреннейшие виды суда и пыток, за то, что «чинили в Москве многие ереси и свою братию иноземцев прельщали». Оказывается, царевне Софье, в правление которой состоялась эта казнь, была одинаково важна чистота верований и своих, и чужих подданных — порядок прежде всего.
Лопуцкий относился к числу ценимых мастеров, специалистов. Религиозные страсти не могли его касаться. Вот только почему-то его приезд в Москву не был похож на появление здесь его предшественника. Детерс получил двор, да к тому же «пожаловал государь царь великий князь Михаил Федорович всея Руси живописцу Анцу Дитерса за приезд, велел дати ему своего государева жалованья за приезд в приказ ковш серебрян в две гривенки (около восьмисот грамм), камку куфтерь, тафту добрую, сукно лундышь доброе...». Лопуцкому же пришлось удовлетвориться двадцатью рублями. Их могло хватить на двор и простой дом — не больше. Можно бы подумать, что сказалось происхождение художника: выходцы из польских и литовских земель на деле исключались из понятия иноземцев. Но нет, секрет здесь в действительности заключался во времени — в тех тринадцати годах, которые успели пройти после поступления на русскую службу Детерса. Профессия живописца становилась все нужнее, но и свою исключительность она уже начинала терять. Совсем рядом были годы, когда в Оружейной палате появятся целые списки живописцев.
Правда, не прослужил Лопуцкий и полугода, как обзавелся двором и решил жениться на русской «девице Марьице Григорьевой». В разрешении на обзаведение семьей нужды не было, но обратиться по этому случаю к царю с челобитной имело смысл. По установившемуся порядку, свадьба — предлог для получения денег на семейное хозяйство. Как и все русские мастера, Лопуцкий получил на него полугодовой оклад. Обо всем этом подробно рассказали документы. Но, чтобы ближе познакомиться с художником, дальше предстояло найти — если удастся! — тот дом, который он в конце концов построил.
А. Васнецов. Книжные лавки на Спасском мосту в XVII в. 1902 г.