А потом пришли археологи. Они были и раньше, но где в густозаселенной, сплошняком застроенной Москве заниматься раскопками! Урывками это удавалось при строительстве метрополитена, по-настоящему — один-единственный раз, когда для будущей гостиницы «Россия» целиком сносилось старое Зарядье. Вот тогда-то, ценой потери части древнего города, и начались подлинные открытия.
Что ж, действительно тонула Москва в ухабах разъезженных, залитых то грязью, то жидким крошевом снега дорог. Слободские дороги... Даже сегодня, давным-давно ставшие городскими улицами, под лентой асфальта и бетона, среди встрепанных газонов, в нескончаемом шорохе шин, они по-прежнему чертят свой непонятный и замысловатый узор веками проложенных и исхоженных троп. Но тогда на двести тысяч москвичей — а всего насчитывало Московское государство около двенадцати миллионов человек — приходилось в столице около четырех с половиной километров мостовых — мостов через грязь. А в 1646 г. предполагалось проложить еще более полутораста сажен по Арбату.
Но зато огромного рубленого дома у Лопуцкого при всем желании не могло быть. Не могло потому, что такие дома были в Москве наперечет, в обыкновенных же дворах отличались они совсем незначительными размерами. В Китай-городе строили их четыре на четыре метра — стандарт существовал и тогда, — в Зарядье и вовсе четыре на три метра, и это притом, что в каждом и без того тесную площадь уменьшала внушительная и совершенно необходимая русская печь. Далеким воспоминанием оставались московские дома начала XVI столетия: тогда они рубились по тридцати квадратных метров. С течением времени средневековый город теснился все больше и больше. Не отличалась замысловатостью и архитектура. Апполинарий Васнецов будто варьирует все многообразие форм знаменитого, но ведь и единственного в своем роде дворца в Коломенском с его бесчисленными достройками-прирубами. Только в обычной московской жизни все сводилось к одиночным срубам и в лучшем случае пятистенкам. Еще недавно считалось, что пятистенка появилась у восточных славян только в XIX веке, раскопки обнаружили, что существовала она и тремя столетиями раньше — на рубеже XV—XVI вв.
Внутри дом никакими перегородками не делился, да и что делить на двенадцати — шестнадцати метрах! Не эти ли соображения выгадывания лишней площади побуждали рубить дома в Москве не «в лапу» — со свободно выступающими на углах концами бревен, как рисовал их себе Васнецов, а «в обло» — в край. Все удавалось выиграть при той же длине бревна лишних двадцать — тридцать сантиметров по каждой стороне сруба. Да, тесно, очень тесно даже для тех условных пятерых человек, которые, по расчетам статистики, жили на одном московском дворе.
Не предвиденный никакими рабочими планами спор с Васнецовым уводил как будто все дальше и дальше от Лопуцкого. Но в архивных поисках всегда так: от столбовой дороги уходят проселки, разбегаются по сторонам замысловатые тропинки, и везде можно найти новое, неповторимое.
Строился Станислав Лопуцкий сразу по приезде в Москву, строился второй раз — после пожара, и это не требовало большого времени: сегодня подал челобитную о деньгах «на пожарное разорение» — через полтора-два месяца справил новоселье. Москвичи вообще строили легко и быстро. В деревянных домах обходились и вовсе без фундамента. Просто копали яму до материкового песка, углубляли в него на один-два венца сруб. Вынутый песок шел на засыпку завалинок — где-где, а в Москве бороться с холодом и сыростью приходилось постоянно. От этого во многом зависел и выбор строительных материалов. На жилые постройки шла ель, на хозяйственные постройки, особенно хлева, — дуб. При всей своей прочности был он хуже «для вольного духа», для естественного проветривания перенаселенного дома.
Ошибался вместе с историками Апполинарий Васнецов и в отношении размеров бревен: никаких огромных в московской практике не было. Ходовое московское строительное бревно имело в диаметре всего-навсего двадцать — двадцать пять сантиметров. Археологи не встретили других.