Федор Текутьев не был городовым — зарабатывающим себе на жизнь исполнительством музыкантом. Против его имени никогда не встречалось пометки об этой профессии. А ведь игра на органе требовала не только специального обучения, но и постоянных упражнений. И если сегодня органами располагают только крупнейшие концертные залы страны (да и так ли их много всего?), то на что же мог рассчитывать рядовой чиновник 300 лет назад?
И вот в промежутке между посольствами в Персию и Бухару, в 1671 г., московская городская хроника отмечает на первый взгляд ничем не приметный случай. Сторожа у одной из рогаток, которыми в ночное время перегораживался от «лихих людей» город, остановили несколько подвод, на которых ехали из Немецкой слободы музыканты со своими инструментами — органом и клавесином. Музыканты назвались холопами Воротынских и Долгоруких, которые, с разрешения своих господ, играют по разным домам «в арганы, и в цимбалы, и в скрипки и тем кормятся». Объяснение было принято без возражений и подводы пропущены.
Составлявшиеся в тот же период описи имущества боярских домов — иногда в связи со смертью владельца и вопросами наследования, иногда из-за конфискации «мения» (имущества) по царскому указу — свидетельствуют, что орган был обычной частью обстановки столовых палат, по примеру Грановитой палаты Кремля, где происходили все торжественные государевы «столы». Современная хроника так и отмечала: «А у стола были в Грановитой от государева места по правую сторону: боярин Иван Алексеевич Воротынский, боярин Иван Андреевич Хованский, окольничей князь Иван Дмитриевич Пожарский (сын народного героя)... а достальные ж сокольники в особом же столе сидели, где арганы стоят».
Стоял орган на особом возвышении — рундуке. У отдельных любителей музыки такой же рундук с органом ставился и в спальной палате, где нередко встречались и другие любимые москвичами инструменты, как «охтавки» (клавикорды) и «басистая домра». Средняя стоимость органа колебалась от 100 до 200 рублей. Около 100 рублей стоил и двор с надворными постройками зажиточного московского ремесленника — цена, вполне доступная для бояр и служилого дворянства.
И тем не менее дорогими и сложными инструментами располагала не только эта часть москвичей. Органы составляли собственность многих городовых музыкантов, не связанных ни с царским двором, ни с боярскими домами, находивших слушателей-заказчиков среди гораздо менее состоятельных горожан.
Органист — профессия, обычная для московских переписей. Были среди них иностранцы, но гораздо больше русских, вроде проживавшего на Ильинской улице Китай-города Юрия, который значился также как «цынбальник» — клавесинист. О дворе Юрия говорилось, что «у него живет теща ево Анна фонарница, у нее лавочных сидельцов Афонка да Куземка татарин, да Осипка Спиридонов». При «военном случае» все они обязывались явиться на защиту Москвы с пищалями: все рядовые москвичи были обязательными ополченцами.
Но вот использовался орган совсем непривычно для наших дней. Случалось, что звучал он и один, но гораздо чаще несколько органов составляли своеобразный оркестр. На одной только свадьбе шута Шанского в первые годы XVIII в. играл 21 органист, из них 14 русских и 7 иностранцев, и все со своими органами. Так же часто орган совмещался с другими музыкальными инструментами. С ним вместе выступали литаврщики и «трубники», но вот с «трубниками» открывалась совсем особая страница московской жизни.
В том, что, судя по переписи, гусельник Богдашка и рожечник Ивашка с Драчовой (Трубной) улицы так и не отстроили после Смутного времени своих дворов, не было ничего удивительного: мало ли как складывались у людей после таких передряг судьбы. Но вот почему не восстанавливали своих домов и другие московские гусляры и рожечники? К середине века остается их в городе совсем немного. Может, решили уехать из Москвы, может, не сумели заработать нужных денег и из хозяев дворов превратились в «соседей», «подсоседников», а то и вовсе «захребетников», как назывались те, кто пользовался домом на чужой земле, частью снятого внаем дома или жил в одном помещении с хозяйской семьей. К тому же бессемейных — бобылей было в то время в русских городах множество, иногда больше половины мужского населения.
Но как бы там ни было, верно одно — спрос на такого рода музыку в Москве явно падал. Зато все больше становится среди городовых музыкантов «трубников», которые играли не на каких-нибудь примитивных инструментах, но... на гобое и валторне.