Москва. Три песни Владимира Филимонова

Виссарион Григорьевич Белинский Москва. Три песни Владимира Филимонова

Москва. Три песни Владимира Филимонова. Санкт-Петербург. 1845. В тип. Штаба Отдельного корпуса внутренней стражи. В 16-ю д. л., 75 стр.[1]

В «Метеоре» г. Филимонов является поэтом в духе нашего времени: стишки его плохи, очень плохи, но видно, что они написаны в 1845 году от Р. Х. В Москве г. Филимонов является певцом в смысле воспевателя, в духе блаженной памяти классической эпохи нашей литературы.[2] Впрочем, у него своя совершенно оригинальная манера петь и воспевать. Он посвятил прославлению Москвы три песни: первая заключает в себе жестокую, иногда довольно грязную брань на Москву; вторая песня поправляет ошибку первой и, не жалея груди, изо всех сил надувается в похвалах Москве. Третья песня – вывод из двух крайностей, общий дифирамб, нечто вроде хора, составленного из русских песенников. По логике г. Филимонова, это значит и хвалить и петь. Вот несколько образчиков его сатирической соли:

Иной балованный москвич,
Давно былых времян придворный,
Встав в полдень, до ночи изволил ногти стричь,
Чулок натягивал (на что?) узорный.
Те звезды чванливо носили на плащах,
В камзолах красных, в позументах,
С раззолоченными ключами на спинах
Ходили в огород; езжали в баню в лентах.
. . . . . . . . . .
Вот с длинным поездом, с конями заводными
И с скороходами и с верховыми,
С музыкой впереди и с певчими в конце,
В мундире с шляпою плюмажной
И с трубкою во рту, на борзом жеребце
Великий муж, дородством важный,
Днем в городе езжал с Тверской к Москве-реке,
Как чванливый паша в своем пашалыке;
А дома тешился престранною игрушкой:
Он, сидя у ворот, прохожих бил хлопушкой;
В пылу неистовых страстей,
В гостиной, вкруг жены, за день перед родами,
Водил все бешеных коней
И хлопал по полу бичами.
Жил молодец в дому большом;
Тот слуг карнал карательною стрижкой,
В замену их имян, дарованных с крестом,
Зывал то «Фрыгой», то «Самцыжкой»;
Порой с углом на короля
То Кузьку ставил, то Маврушу
И на живую часто душу
Выменивал борзого кобеля.
Тогда как романтизм смеялся баснословью,
Известен был один любезник-гастроном
К Венерам в девичьей классической любовью
И баснословным пиршеством.
Богинь своих, в златых цепочках на диване,
В цепях железных он порой сажал на стул;
Зимою розгами их жарко парил в бане.
Порой, когда в обед роскошливый Лукулл
Венгерским смачивал во рту пирог воздушный
Иль с жадностью глотал десятки вафлей вдруг,
Творца их, повара, дирали на конюшне,
«И дело! – говорил притом помещик вслух: —
За битого всегда дают небитых двух».
В домах иных господ столичных,
Для челядинцев напоказ,
Как утварь нужная, колодничий запас
Развешен был в местах приличных…
. . . . . . . . .
Задора на бегу, барышник-жмот (?) на конной,
В серале крепостной султан,
С гульными девками гуляка забубенный,
Летит на бегуне. С бородкою буян,
Вот в шляпе, без тульи, окутанный платочком,
Под грязным фартуком, с рогоженным кулечком,
Трусит русцой на длинных роспусках:
В толкучем первый надувало,
В харчевнях первый в плясунах,
В Перовой первый запевало.[3]

Но не довольно ли? А то, пожалуй, г. Филимонов отпустит что-нибудь и еще посильнее… Лучше полюбуемся образчиками его лирического пафоса:

На Овражках, на Полянках,
На Котлах и на Таганках,
В Гребешках, на Куриьх Ножках
Ты на санках, ты на дрожках,
На качелях, на горах,
Ты в Покровском на катанье,
Ты в собранье, на гулянье
Под Новинским, под Донской,
Ты с блинами, ты с икрой,
Ты с ботвиньей, ты со щами,
С сбитнем, квасом всех родов,
Ты с тверскими калачами,
Первообраз городов!..
От Рогожской до Миюской,
От Крестовской до Калужской,
Сила, торг, забава, пир,
Город-царство, город-мир!..
В свете равного нет края
С нашей матушкой-Москвой,
Как другого нет Китая,
Нет Венеции другой!

Вот это поэзия! Тут одна любовь, одно чувство: буйного разума нет ни следов, ни признака…

1

«Отеч. записки» 1845, т. XL, № 5 (ценз. разр. 30/IV), отд. VI, стр. 15–16. Без подписи.

2

В альманахе «Метеор» (см. н. т., стр. 39) были помещены следующие стихотворения В. С. Филимонова: «Одна из семи песен, посвященных Кларе», «Жены! Невесты», «Поэту», «Июнь», «Н. А. Степанову. Ответ, «Кремль» и «Шимборазо».

3

Курсив и вопрос «на что?», заключенный в скобки, принадлежит Белинскому.