Как бы умственною чертою бывает разделена зала собрания в отношении ее народонаселения во время маскарада. В левом углу залы обыкновенно собирается высшее общество; тут вы всегда встретите благородные, бледные гордые и привлекательные лица наших аристократок, с их важною осанкою, гибкою талиею, с их убийственно-равнодушными взглядами для тех, кого они не хотят заметить; около них толпятся, увиваются наши московские львы, европейцы, адъютанты и гвардейцы, молодые денди, недавно надевшие галстуки, а между тем имеющие уже сильное покушение на отращение бороды и усов, люди, явившиеся в свою очередь сменить на бал тридцатилетних юношей, прошаркавших уже более 20 лет по паркету, уже истративших множество пустых и страдальческих вздохов и великое количество лайковых перчаток, оставивших часто для жизни только одну жалкую пустоту в кармане и сердце.
Перейдем теперь на правую сторону зала, ближе к оркестру: здесь поражает вас пестрота дамских и мужских нарядов; здесь вы видите веселые, довольные собою лица и фраки темномалинового цвета, украшенные металлическими пуговицами, цветные жилеты и панталоны, разнородные галстуки с отчаянными узлами, удивительные бакенбарды; желтые, голубые, пунцовые, зеленые, полосатые, клетчатые платья, громадные чепцы и токи, свежие, здоровые, круглые, румяные лица, плоские, вздернутые кверху носы, маленькие ножки и толстые, пухлые ноги, от которых лопаются атласные башмаки, большие, непропорциональные, даже непозволительные груди.
На этой стороне дамы и кавалеры большею частью особенного устройства; здесь собрано почти все то, что набегает зимою в Москву из губерний; оно перемешано с женами докторов и чиновников, занимающих положительные, выгодные и не то, чтобы значительные, но состоящие в 8-м, 7-м классах места.
Тут большею частью суетятся студенты, армейские офицеры и танцующие чиновники из разных присутственных мест; все они также с лорнетами, которые, впрочем, прячут при появлении своих начальников. Посмотрите, как неловко делает соло заседатель суда какого-то, в больших сапогах на толстой подошве: он боится, что того и гляди к кадрили подойдет начальник и увидит его преспокойно танцующего, тогда как сегодня же утром он его исправно погонял за какое-то дело. Его визави составляет также чиновник – одетый порядочно, в чистых, хотя и широких, перчатках; тот сконфузился и вдруг перестал даже строить комплименты своей даме оттого, что недалеко от себя увидел какого-то почтенного старичка, которому он сегодня оказал довольно важную услугу в своем присутственном месте.
Если вы здесь без всякой цели и хотите одного рассеяния, оставайтесь на правой стороне залы и вы тут более увидите веселых и счастливых людей; до них еще не дошли, из левого угла залы, мысли и взгляды на вещи; у них строгости не исполинские, желания маленькие – не колоссальные, следовательно, имеющие на счастье их жизни одно только маленькое, крошечное влияние.
Общество, составляющее балы и маскарады Купеческого собрания, почти одно и то же, которое описано мною вкратце на правой стороне залы Благородного собрания; но тут оно перемешано между купеческими семействами, встречающимися с средним кругом дворянства единственно только в своем собрании.
Если бы это соединение было чаще, то образование купеческих деток, в особенности дочерей, пошло бы гораздо быстрее. Купеческие дочки на балу и маскараде обыкновенно очень молчаливы; замужние – почти неприступны для разговора, позволяя, однако ж, приглашать себя в молчании двигаться под музыку. Здесь вы увидите богатые наряды во всем блеске их безвкусия. Часто головки молоденьких купеческих дочек горят бриллиантами и привлекают лакомые взоры военных и статских женихов, нередко нарочно посещающих Купеческое собрате для того, чтоб высмотреть суженую. В купеческих семействах вы встретите очень миленькие лица, но не удивляйтесь, если иногда на приглашение танцевать вам ответят: «нет-с, не хочу, дайте простыть».
Здесь когда жарко, то прохлаждают себя не веером, а платочками; мужчины лишены шляп, военные даже оружия. Пожилые купчихи на балу добровольно лишают себя языка и движутся, довольствуясь одним приятным наблюдением, взорами за своими деточками, подбегающими к ним после каждой кадрили. Маменьки обыкновенно балуют их конфектами, привозимыми с собою в больших носовых платках. Вистенгоф рассказывает, что он раз даже видел, как одна кормила свою дочку пастилою, привезенною из дому в платке. «Аленушка, сядь!» – сказала ей матушка. «И, маменька! Я нисколько еще не уморилась, не люблю сидеть», – и, схватя в рот огромный кусок пастилы, завертелась в вальсе с подлетевшим к ней каким-то мужчиною с большими бакенбардами, в мундире с петлицами, со шпорами, но без эполет.