— Цыц, дурища, из очереди вышибем! — пригрозил мастеровой.
Барынька сразу осеклась и замолкла.
— О господи, какое смущение в народе! — вздохнул человек в подряснике. — Столпотворение вавилонское!
— Должно, антихрист народился, — догадалась маленькая старушонка с клюшкой в руках.
— Иди ты… к божьей матери, мамаша! — сердито посоветовал дворник.
Старушонка тотчас согласилась:
— И то иду, батюшка, и то иду… к Иверской поклониться иду… Вот только хлебца куплю…
Так. Значит, в Москве не так уж спокойно, как мне показалось утром.
Выйдя из очереди, я направился дальше и вскоре очутился на небольшой площади. А вот какой-то памятник. Я остановился, пораженный. На высоком постаменте из черного гранита со шляпой в руке, как живой, стоял Пушкин! В длинном плаще, слегка склонив кудрявую голову, он задумчиво смотрел вниз, на шумевшую у его подножия толпу москвичей.
Мне захотелось снять шапку и поклониться поэту: «Здравствуй, дорогой Александр Сергеевич!» Я торопливо продвинулся поближе к памятнику. Теперь Пушкин смотрел прямо на меня своими большими, добрыми глазами. Я с волнением прочитал высеченную на постаменте надпись:
Нет, не зарастет! У твоих ног стоят и яростно спорят целые толпы народа, и жаль, что ты не слышишь их. Ты когда-то воспевал свободу — именно о ней сейчас «шумят народы».
Напротив памятника Пушкину, в самом центре площади, стоял монастырь из красного кирпича, с высокой колокольней. Оказалось, это Страстной женский монастырь. Какая нелепость — Пушкин и монастырь! Впрочем, поблизости ни одной монашки я не заметил.
Вдруг со стороны Тверского бульвара бешеным аллюром вылетели сапки. Лихач так круто осадил копя, что он взвился на дыбы, едва не упав на слипу.
Сидевший в санках студент соскочил на мостовую, в одно мгновение взобрался на постамент памятника и, обняв одной рукой Пушкина, крикнул на всю площадь:
— Товарищи! Долой самодержавие, товарищи! Долой Николая Кровавого!
— Доло-о-ой! — подхватили десятки голосов.
— Да здравствует вооруженное восстание, товарищи! Ур-ра, товарищи!..
Под крики «ура» студент швырнул на мостовую две пачки листовок, ловко спрыгнул с постамента и тотчас умчался прочь на том же лихаче.
Листовки веером разлетелись над головами толпы. Все сразу бросились за ними на мостовую и стали жадно расхватывать их, словно это были золотые червонцы. Сшибались лбами, падали друг на друга, вырывали из рук…
— Казаки! — внезапно взвизгнул испуганный женский голос.
Люди шарахнулись назад, к памятнику, к стенам монастыря, на тротуары. От губернаторского дома по мостовой с треском и шумом мчался казачий разъезд, отбрасывая людей к домам и тротуарам. Вслед им неслись истошные крики и свист:
— Доло-о-ой!.. Опричники!.. Убийцы!..
— Доло-о-ой!..
Пригнувшись к седлам, казаки вихрем мчались к площади, сопровождаемые яростными воплями толпы.
Какой-то рабочий, подбирая листовки, замешкался на мостовой и упал, споткнувшись о камень.
Не задерживая бешеного аллюра, казаки лавой пролетели над распростертым человеком.
Крики «долой» и свист толпы слились в потрясающий рев. Мне показалось, что казаков уносил прочь ураган народного гнева. Через мгновение они уже были далеко.
Мы бросились на мостовую, к неподвижно лежавшему рабочему, засыпанному грязью и снегом. К общему изумлению, тот медленно поднялся и стал отряхиваться. Ученые копи оказались милосерднее казаков — ни одно копыто не тронуло упавшего человека. Это было похоже на чудо.
Какой-то старик облегченно вздохнул и перекрестился:
— Будьте вы прокляты, нехристи, чуть не убили человека!..
— Береги-и-сь! — раздался опять предостерегающий голос.
Пьяно вихляясь в седле, посредине мостовой скакал, видимо отставший, казак.
Толпа снова отхлынула назад, к памятнику Пушкину. На мостовой остался только один рабочий, продолжая спокойно отряхиваться от грязи.
Появление пьяного казака народ встретил такой же бурей негодования, как и только что пролетевший патруль.
Поравнявшись с рабочим, казак на всем скаку выхватил шашку и с размаху рубанул его. Рабочий рухнул на камни. Шайка отлетела прочь, как отрубленная голова.
Толпа ахнула и на мгновение застыла на месте. В ту же секунду два выстрела, один за другим, прогремели над моим ухом.
Казак свалился на сторону, запутавшись ногами в стременах. Вот он упал на мостовую, а конь без всадника рванулся в сторону и исчез в переулке.