Высокий дружинник, как видно начальник тройки, вышел вперед, двое ребят пошли слева и справа от нас с дядей Максимом, а Костя замыкал шествие.
К этим ребятам я присмотрелся еще на митинге. Все четверо такие же молодые, как и дружинники с завода «Гужон». Только начальник казался старше. Худой, подтянутый, с мохнатой папахой, сдвинутой на затылок, он смело шагал впереди нас.
Признаться, я и сам был не прочь обзавестись такой грозной шапкой. И откуда они достают их?..
Опасения ребят казались мне неосновательными. Одна ко на всякий случай и я нащупал ручку револьвера.
Мы шли какими-то переулками по обочине мостовой. Дружинники настороженно вглядывались в темноту. Вокруг все было спокойно и тихо. Люди встречались редко, поодиночке. При встрече с нами некоторые шарахались в стороны, вызывая смех дружинников. А я уже начал подтрунивать над своим конвоем и уговаривать их вернуться на фабрику:
— Право же, вы зря взбаламутились, ребята, нас теперь двое, и мы прекрасно дойдем без охраны.
— Тсс! Тихо, товарищи! — предостерег вдруг Костя, нагоняя нас. — Давай к стенке!
Мы прижались к воротам ближайшего дома.
— Что случилось? — спросил начальник тройки шепотом.
— Я слышал шаги по снегу, и что-то треснуло на той стороне, — доложил Костя.
Все притихли. Прислушались. Ни звука. Только шумел ветер, и где-то очень далеко прозвучал одинокий выстрел. Но тишина казалась уже коварной, таившей незримую опасность.
Две-три минуты прошли в молчании.
Я еще раз предложил ребятам вернуться.
— Выведите нас только на Большую Пресню, а там уж…
— Идите, хлопцы, по домам, — поддержал меня дядя Максим. — Здесь я каждый уголок знаю.
— А я вам говорю, что слышал шаги совсем близко, — запротестовал Костя.
— Приготовьтесь, ребята, и за мной! — скомандовал начальник тройки. — Идти в том же порядке, но ближе к стенам, да не кучей, поодиночке.
Все вынули револьверы и взвели курки. Я тоже вытащил из кармана свою «козью ляжку», которая блестела даже в темноте.
Стараясь не шуметь и мягче ступать по снегу, мы двинулись за командиром.
Вскоре впереди нас какая-то черная тень перебежала дорогу и мгновенно исчезла — не то пригнувшийся к земле человек, не то большая собака.
Дружинники насторожились еще больше и, крадучись вдоль тротуара, ускорили шаг.
Тр-рах-тах-тах! — внезапно загремели выстрелы с противоположной стороны переулка.
Пули просвистели мимо наших ушей, в довольно неприятной близости. Дружинники моментально открыли пальбу в направлении предательских выстрелов. Я тоже сделал подряд три выстрела и еще раз убедился, что мой револьвер дает осечки.
На наш огонь ответа не последовало. Мы двинулись дальше.
А вот и Большая Пресня. Это широкая улица с небольшими, преимущественно двухэтажными, домами, освещенная керосиновыми фонарями.
Дружинники довели нас до Зоологического сада, и только здесь мы распрощались.
Начальник тройки не преминул напомнить:
— А ты возражал, товарищ! Без нас они бы обязательно тебя ухлопали. Их главарь такая гадюка!.. Ну, попадись он мне! Я ему покажу, как стрелять в наших из-за угла!
Прохоровцы ушли, а мы вдвоем двинулись дальше.
Дядя Максим заговорил первым:
— Я тоже слухал тебя, Павлуха.
— И как вам показалось, папаша? — живо спросил я, опасаясь суровой критики старика.
— Ничего, все разумно. Хорошо. И баб угомонил. А вот насчет бога ничего не сказал — струхнул, значит.
Я попытался разъяснить старику, что так, с маху, за один раз, вышибить суеверие, которое укоренялось в народе веками, нельзя.
— Слепую веру в чертей и бога нам вколачивают с детства. Я сам лет до пятнадцати верил каждому слову батюшки и священного писания.
— А теперь?
— Теперь мои глаза открылись, и я понял, что церковь и религия — самое страшное орудие угнетения народа в руках господ и власть имущих.
Старик вздохнул:
— Так, та-а-ак… Стало быть, и ты безбожник, как мой Петруха? Чудно получается: дело вы делаете божеское, за народ и правду боретесь, а люди верующие безбожные дела творят, бедный народ грабят, хороших людей убивают. Непостижимо…
Старик задумался и долго шагал молча, глядя себе под ноги. И только когда мы стали приближаться к Оружейному переулку, он поднял голову и глянул в мутное небо.
— Ох-ох-хо, думаю я так-то, думаю — аж голова кругом. Вся наша жисть с рельсов сошла, а куда она заворачивает — одному богу известно. Вот говорят, где правда, там: и бог, а на деле получается шиворот-навыворот…