Собрание снова воспрянуло духом.
— Голосуйте! Голосуйте резолюцию! — пронеслось по залу.
К столу президиума подскочила женщина и надрывным голосом крикнула в зал:
— Товарищи! Что вы делаете, товарищи? Одумайтесь!
У нас мало оружия. Нас не поддержит армия. Где это видано, чтобы с голыми руками выступать против пушек и пулеметов? Голосуйте против, товарищи!..
На мгновение зал затих, словно люди перестали дышать. Потом грозный гул заглушил голос женщины.
Но вдруг все обратили внимание, что через зал энергично пробивается какой-то человек в форме железнодорожника. Это оказался представитель Всероссийской конференции железнодорожников, происходившей в эти дни в Москве. Попросив слова у председателя, он сообщил собранию, что всего полчаса назад конференция единодушно приняла решение поддержать всеобщую забастовку и вооруженное восстание московского пролетариата.
Все вскочили с мест, требуя немедленного голосования.
Резолюция о всеобщей стачке и вооруженном восстании принималась с таким воодушевлением, что даже делегатка, призывавшая голосовать против, опять вскочила на возвышение и демонстративно подняла руку с красным билетом «за».
И, вопреки всякой конспирации, конференция большевиков закончилась вдохновенным пением «Марсельезы»:
Что будет завтра?
Из училища мы вышли вместе с Верой Сергеевной. Было уже поздно. Ветер улегся. Небо очистилось от туч. Луна щедро обливала светом пустынные улицы.
Вера Сергеевна взяла меня под руку.
— Как холодно сегодня! Ты меня проводишь немножко?
Провожу ли я?! Да я готов идти с ней хоть на край света! Вот так, плечом к плечу, в ногу. Впервые за все время нашего знакомства Вера Сергеевна шла со мной под руку, как с настоящим мужчиной, и я чувствовал себя на седьмом небе.
Ничего подобного я, конечно, не сказал ей, промычав в ответ нечто вроде «угу». Впрочем, сейчас все мои мысли и чувства были заняты тем, что я видел и слышал на конференции, а в ушах все еще звенели грозные звуки «Марсельезы»: «Вставай, поднимайся…»
Не успели мы пройти и десяти шагов, как я стал осаждать Веру Сергеевну вопросами:
— Вы знаете, о чем я хочу вас спросить?..
В эту минуту я не смотрел на нее, но знал, что она улыбается, вспоминая наши былые встречи, которые неизменно начинались и кончались моими вопросами, порой наивными, часто неожиданными.
Я угадал. Вера Сергеевна, улыбаясь, заглянула мне в лицо и тотчас ответила:
— Знаю. Ты хотел спросить: если седьмого декабря в двенадцать часов дня будет объявлена забастовка, то в котором часу начнется вооруженное восстание? Так ведь?
— Нет, я не о том… Меня смутило выступление военного организатора. Кажется, он совсем не уверен, что армия перейдет на сторону народа?
— По-видимому, так.
— Что ж тогда будет?
— Будет стачка и восстание.
— А победа?
— Добьемся и победы, если будем драться беззаветно, смело, отчаянно, как призывает Ленин.
— Тогда мы обязательно победим, — решил я, глянув на свою спутницу. При лунном свете ее лицо казалось бледным, почти белым, как бумага.
— Без уверенности в победе нельзя начинать бой…
— А если…
Локоть Веры Сергеевны дрогнул.
— Перед началом сражения никаких «если» не должно быть ни в мыслях, ни в сердце.
Я радостно отозвался:
— Хорошо!
Она еще раз с силой повторила:
— Не должно быть!
И мне показалось (быть может, только показалось?), что этим восклицанием она хотела заглушить нотку сомнения в самой себе.
— Жаль только, что у нас мало оружия и так слабы связи с армией.
— А бомбы? Я слышал, что мы их наготовили немало. Эх, как бы мне хотелось заняться этим делом!
— Я уже говорила: твое дело пока — слово. А начинять бомбы надо уметь, знать кое-что из химии, поработать в лаборатории. Я бы с удовольствием взяла тебя в помощники, но теперь уже поздно, пора действовать.
Для меня это было так неожиданно, что я на секунду остановился.
— Значит, вы?..
— Тсс! Тихо! Мы на улице.
До Бронной, где жила Вера Сергеевна, было еще далеко. Признаться, меня это радовало. Какая дивная ночь сегодня! Какая глазастая эта луна! Даже мороз, заставлявший Веру Сергеевну крепче прижиматься к моему плечу, только усиливал радость. Нет, я совсем не чувствовал холода. Немножко стыли концы пальцев на руках — скверные варежки! Хорошо, что руки Веры Сергеевны в котиковой муфте и ей тепло.