Казанский вокзал
Первый московский адрес
Большой Строченовский переулок, дом 22(24). Маленький, деревянный домик в районе улицы с трогательным названием Щипок. Рядом шумит Серпуховская площадь, более крупные улицы – Валовая, Пятницкая… А здесь совсем тихо… Домик, в котором, приехав в Москву к отцу, поселился Сережа Есенин, принадлежал купцу Николаю Васильевичу Крылову, по сути, общежитие. Александр Никитич служил неподалеку в одной из трех лавок, торговавших мясом и колониальными товарами, приказчиком, вот и разместил в своей каморке сына. Непутевый он, сын-то: выучился на учителя, а работать не желает! Поэтом стать хочет. Вот и содрогались хлипкие стены домика от споров отца и сына.
Сестра Есенина, Катя, передавала позднее в воспоминаниях такие слова отца о «прожектах» непокорного Сережи: «Знаю я Пушкина, Гоголя, Толстого и скажу правду. Очень хорошо почитать их, но видишь ли? Эти люди были обеспеченные.
Посмотри, ведь они все помещики. Что же им делать было? Хлеб им доставать не надо. На каждого из них работало человек по триста, а они как птицы небесные – не сеют, не жнут… Ну где же тебе тягаться с ними?» На все разумные доводы сын ответствовал одно: «Посмотрим!» И летели из крошечного домика в Спас-Клепики письма единственному другу, Грише Панфилову: «Сейчас я совершенно разлаженный. Кругом все больно и на все тяжело и обидно. Не знаю, много ли времени продолжится это животное состояние.
Большой Строченовский переулок, дом 24
Я попал в тяжелые тиски отца. Жаль, что я молод!»; «Я сам не могу придумать, почему это сложилась такая жизнь, именно такая, чтобы жить и не чувствовать себя, то есть своей души и силы, как животное. Я употребляю все меры, чтобы проснуться». Кипели страсти в этом деревянном домишке, … но сгорел он в 90-х, спустя много десятилетий. Сгорел перед самым открытием Музея Сергея Есенина. К счастью, за день до прибытия бесценных материалов о жизни поэта. Домик был подожжен, вспыхнул и сгорел. Его восстановили. И музей существует вопреки чьей-то злой воле. А в том далеком 1912 году, осенью, Сережа ушел из дома отца за славой первого поэта России…
Щипок, дом № 30/66
Июнь 1912 года. Учеба в Спас-Клепиковской второклассной учительской школе, наконец, окончена, о чем юный Сережа Есенин получает «Свидетельство № 85». 24 июня в Кузьминском волостном правлении Рязанского уезда и губернии Есенину выдают паспорт сроком на 1 год. Отец Александр Никитич твердо решил: Сережа поедет с ним в Москву продолжать учебу в учительском институте, а пока поработает в конторе хозяина – Николая Васильевича Крылова, где для парня уже оговорено место, соответственно его образованию. Сам-то Александр Никитич сызмальства в лавке Крылова работал: начинал мальчиком на побегушках, рубщиком мяса и вот дослужился до приказчика. За честность и покладистость хозяин его уважает. Вот и сына пообещал к делу пристроить. Но честолюбивый Сергей иное замыслил! Он уже написал свое программное стихотворение «Поэт»: «Не поэт, кто слов пророка // Не желает заучить, // Кто язвительно порока // Не умеет обличить». И много-много других стихотворений. Перед отъездом в Москву он соберет их в тетрадочку и подарит любимому учителю.
Щипок, дом № 30/66
В Москве Сережа поселился у отца в Большом Строченовском переулке (дом № 24). Официально прописался 18 августа. Контора купца Крылова, где ему предстояло трудиться, находилась неподалеку, на Щипке (дом № 30/66). Но недолго работал там будущий поэт. Его угнетали существующие порядки: гордецу претило, что служащие конторы должны были вставать при появлении хозяина или хозяйки, всячески угождать, проявлять смирение, а с глупой хозяйкой он и вовсе разругался, чем очень огорчил и разозлил отца. За самовольный уход из конторы отец отлучил сына от дома. В конце августа – начале сентября Сергей поступил на работу в Книжное товарищество «Культура» на Малой Дмитровке (дом № 1), там и ночевал в подсобке, к книгам поближе. Изредка навещал отца, молча слушал нотации и упреки. Встречались перед работой, в чайной на Щипке, благо, открывались чайные рано, с 5 часов. Мать поэта, Татьяна Федоровна, навещавшая мужа и сына в Москве, с горечью рассказывала об одной такой встрече своей куме: «Ты послушай, кума, ну это не издевательство? Приехал брат его Иван, Сергей со мной сидел. Он уж деваться не знает куда. Мне-то рад, является сам, и мы все идем в чайную. Заказывает он яичницы, колбасы, сдобы к чаю на три прибора, садимся, и Сергей с нами (Иван-то все с ним говорил). Я вижу неладное, а сказать не смею. Вдруг Иван говорит: «А что Сергей не кушает?» – «Он не хочет», – отец отвечает, у меня слезы из глаз так и полились. Ни я, ни Иван не дотронулись до его угощения. Ну, это отец? Чужого добра жаль, ведь чайная-то тоже под его началом». Стоически выносил Сережа отцовские строгие наказания: он верил в свою звезду, в свое предназначение! И оказался прав. Годы спустя, Сергей Есенин говорил Моте Ройзману: «В поэзии, как на войне, надо кровь проливать!»