Где равную тебе сыскать?
Последние две строки из этих стихов, написанных Иваном Дмитриевым после освобождения Москвы в 1812 году, Пушкин взял в качестве эпиграфа к VI1 главе "Евгения Онегина". Что лучше всяких слов говорит, как уважал он почтенного поэта, с которым всю жизнь поддерживал добрые отношения.
Работая над "Историей Пугачева" Пушкин ввел в нее свидетельство Дмитриева, очевидца казни Емельяна Пугачева, От него в детстве пришлось вместе с родителями бежать в Москву. Тем не менее ненависти к поверженному предводителю вольницы поэт не испытывал, дал его словесный портрет, вполне объективный, примерно такие портреты составляют современные профессионалы-криминалисты.
" Я не заметил в чертах лица его ничего свирепого. На взгляд, он был сорока лет; роста среднего, лицом смугл и бледен; глаза его сверкали; нос имел кругловатый; волосы, помнится, черные, и небольшую бороду клином".
На столбе ворот усадьбы Румянцевых каменотесы выбили надпись: "Свободен от постоя", то есть от размещения солдат. Чтобы заслужить такое право и не превращать дом в филиал казармы, следовало заплатить налог на строительство казарм, что, конечно, было под силу титутованным владельцам дома.
С Маросейкой, 15, связано имя еще одного сына XVIII века, археографа и историка Николая Николаевича Бантыш-Каменского-старшего. До нашествия Наполеона ему принадлежало владение, где сейчас тянется вдоль улицы трехэтажный дом, вобравший в себя средневековые палаты. На первом этаже здесь давным-давно существует популярная в Москве гомеопатическая аптека. Она, как ни стремилась Академия медицинских наук СССР раздавить "лже-науку" - гомеопатию, пережила три революции и две мировые войны.
Бантыш-Каменский спас в 1812 году бесценный Московский архив Коллегии иностранных дел, вывез документы на подводах в Нижний Новгород. Тридцать лет не только управлял архивом, но привел в порядок и описал огромное количество дел, его четыре тома "Обзора внешней политики России" считаются классическими.
Бантыш-Каменский-младший, Дмитрий Николаевич, с которым мы встречались на Большой Никитской, пошел по стопам отца, спас на Украине многие летописи и документы, на их основе написал в четырех томах "Историю Малой России". Ему принадлежит известный каждому любителю истории "Словарь достопамятных людей Русской земли". В него вошло 631 биография, они не дадут никогда забыть о многих сынах России и Украины, между которыми отец и сын не делали различия.
Пожар 1812 года прошелся по правой стороне Маросейки. Огонь не затронул крайний дом (№ 2) графини В. П. Разумовской. Его ротонда двести лет видна на углу с Лубянским проездом. Как выглядел он перед нашествием Наполеона, мы можем представить по альбомам Матвея Казакова. Описывая Москву перед взятием города французами, Лев Толстой помянул дом в романе "Война и мир":
"У угла Маросейки, против большого, с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленых людей в халатах и оборванных чуйках".
В доме с ротондой жил маршал Мортье, назначенный Наполеоном военным губернатором. Тогда он провел в Москве больше месяца, по его приказу взорвали Кремль. Но дом на Мясницкой и другие городские строения не уничтожил. После отступления из сожженной русской столицы Мортье прожил годы, полные потрясений. Ему пришлось подписать акт о капитуляции Парижа. Перейдя на сторону Бурбонов, маршал получил звание пэра Франции. Но изменил королю, когда свергнутый Наполеон вернулся на "сто дней" во Францию. Спустя несколько лет Мортье простили, вернули звание пэра. В этом звании и в должности посла Франции в России он возвратился в непокоренную страну. Участник многих сражений погиб в дни мира. Будучи военным министром, маршал был убит во время покушения на короля Луи Филиппа.
А где было Малороссийское подворье и фартина "Маросейка" Эти исчезнувшие строения XVII века, а также помянутые в документах "харчовые лавки" XVIII века занимали современное владение, чей номер 9. В более близком нам ХIX веке, в пушкинские годы, в центре участка находился двухэтажный особняк, принадлежавший "нежинскому греку Ивану Павлову сыну Бубуки". В его доме квартировал сенатор Михаил Александрович Салтыков, добрый знакомый Пушкина со времен "Арзамаса". В этом дружеском литературном объединении каждый член наделялся шутливым прозвищем. Салтыков получил их сразу два: "природного члена" и "почетного гуся". Последняя кличка, очевидно, связана с тем, что Салтыков был почетным опекуном Воспитательного дома.
Сенатор Салтыков слыл одним из образованнейших людей. Как свидетельствует современник, он превосходно знал литературу, язык, философию и публицистику французов, изумлял их знанием Парижа, и при этом столь же отлично владел родным языком и литературой. Чего не могли о себе сказать многие аристократы его круга, получившие принятое тогда французское воспитание.