Но, выходит, они этой ниточки боятся? То есть, ниточка может оказаться не такой тонкой? Выходит, где-то есть у них слабое звено, которое они, как истинные профессионалы, пытаются ликвидировать.
Это слабое звено она ещё попытается нащупать. А пока ясно: переходить на жизнь под другим паспортом ей нельзя ни в коем случае! Даже на один день, даже ради исполнения очередного особого задания.
Так ведь и эти особые задания сейчас ни в коем случае выполнять нельзя!
Выходит, её подталкивают к тому, чтобы она подвела заказчиков — и сама себя похоронила?
Да, и ещё одно: люди, шарившие в её номере, занимались этим после того, как она уехала в банк. Если они уже считали её покойницей, то что они искали? И, если считали её покойницей, то почему постарались не оставить никаких следов своего пребывания — малейших, которые могла бы заметить только она? Хорошо, допустим, если бы она погибла и в её номере был обнаружен полный разгром, то версия об ирландских террористах могла бы вызвать у следствия ненужные сомнения. Но ведь — к примеру — чемодан, оставленный открытым на кровати, к разгрому не отнесешь, с точки зрения посторонних людей, чемодан могла бы бросить открытым и она сама, сильно спеша… Но нет, они восстановили все в идеальном порядке именно для нее.
Ну, на этот вопрос ответ ясен: у них наверняка идеально налажена связь, и о том, что покушение сорвалось, они узнали в тот же момент. Один звонок по мобильному телефону кого-то из их сообщников возле банка — того же странного парня…
Но остается первый вопрос: что можно было искать в номере у покойницы?
Нет, конечно, они не устанавливали «жучков» — для прослушивания мертвых «жучки» не нужны. Они искали что-то очень определенное, что-то конкретное.
Что?
Какие-то указания, куда она собиралась направиться отсюда, в какую страну, в какую область мира? Зачем им это? Чтобы взять на себя её очередной заказ, который она уже не смогла бы выполнить? Допустим… Через три недели после её смерти — в точке Х, известной только ей — погибает заказанный ей человек. Тогда если кто и попытается связать Мари Мишон с Богомолом, то откажется от этой версии. Для всех, обладающих тайной информацией, Богомол будет считаться исчезнувшей на три недели позже.
То есть, им необходимо отвести следы — и выиграть время после её смерти. Отчаянно необходимо, если эта версия правильна.
Второй вариант. Они искали что-то, способное и после её смерти представлять для них смертельную опасность.
Это «что-то», в таком случае, должно быть внешне очень безобидным — но для знающих людей разоблачительным наотмашь.
Но тогда… Она знала, кому стоит опасаться любой мелочи, которая может вдруг оказаться в её вещах!
Да, картина прояснялась. Она довольно улыбнулась.
— Марион! — позвала она.
— Да? — сиделка появилась немедленно.
— Будьте добры, принесите мне мою косметичку…
Сиделка, с понимающей улыбкой, пошла за косметичкой. Принеся косметичку своей пациентке, она заметила:
— На вашем месте, я бы в жизни не стала переживать из-за того, как выгляжу. Вы — такое совершенство, что, право, кажется лишним что-то к нему добавлять.
— Спасибо, — ответила Богомол. — Но ведь вас самим известно, как мы, женщины, можем переживать из-за внешности, и насколько неизлечим этот комплекс. Мне сейчас кажется, что на мне лица нет!
— Вы слишком мнительны, — сказала Марион — похоже, вполне искренне.
«Мари Мишон», ещё раз благодарно улыбнувшись сиделке, открыла пудреницу и поглядела в маленькое зеркальце. Можно было и не глядеть — она и так знала, что впрямь хороша и выглядит сейчас не хуже, чем обычно, Златовласка с переливчатыми, почти переменчивыми глазами, умевшими менять цвет от черного до цвета морской волны в солнечном луче. Сейчас её больше волновало другое. Она ощупывала донышко пудреницы — и не находила царапин, которые должны там быть.
Конечно, она и на память помнила надпись: «d. t. c-r. J. D. Qb 31.07. 98.», что означало не сокращенное французское «От всего сердца. Ж.Д. Квебек, 31 июля 98 года», а было нехитро зашифрованным номером счета, с которого, через сеть корреспондентских счетов, последний заказчик (мнивший, что эту сеть нельзя распутать) перевел ей деньги. Последние две цифры, указание года, вообще были ни при чем — дописаны, чтобы «надпись на подарке влюбленного» выглядела без малейшей неестественности — а у остальных надо было брать порядковый номер, но не в латинском, а в русском алфавите — то есть, например, первая «Д» означала не «4», а «5». Просто и надежно: сама не запутаешься, а другим ничего не скажет.