Та внимательно выслушала его объяснения и просто сказала:
— Я очень беспокоилась, Андрюша. Прошу тебя, когда уезжаешь в командировки, ставь меня в известность.
— Хорошо. Так и буду делать.
— Когда приедешь домой?
— Как только освобожусь.
— И ни минутой позже. Я буду ждать!
Теперь Андрей мог вплотную заняться тем, о чем мечтал все эти сутки заточения. Он хотел немедленно допросить Петракова.
Виктор Васильевич согласился:
— Заодно поинтересуйся подробностями побега Джевеликяна. Очень странно, что он смог это сделать.
— Какого побега? — обалдел Усков. Пока он ходил в свой кабинет разговаривать с женой, начальник Следственного управления получил эту неожиданную информацию.
— Джевеликян сегодня бежал. По пути на допрос. На который, кстати, пригласил его ты, понимаешь?
— Понимаю, игра пошла по нарастающей. Нужно быть готовым к любым неприятностям.
— Об этом я и хотел тебя предупредить. Сопоставь все эти факты, которые произошли за последние несколько дней. Покушение на жизнь Генерального прокурора. Твой арест. Побег Джевеликяна. Не слишком ли много случайностей?
— Надо добраться до верхушки всей этой гнили, — подытожил следователь. — Иначе все наше обвинительное заключение рассыплется в прах.
— Или некого будет судить: разбегутся.
— И это нельзя упускать из виду. Кстати, Титовко, надеюсь, никуда не сбежал?
— Этот, насколько мне известно, корпит над обвинительным заключением. Изучает, сравнивает, находит слабые стороны. Он ведь и сам имеет юридическое образование, и адвокатов себе самых лучших подобрал.
— И это надо учесть. Вот если бы Титовко кого из них обидел. Скажем, недоплатил или еще что. Тогда можно было бы привлечь их на нашу сторону. Хотя бы из чувства несправедливости: для них, насколько я знаю, деньги превыше всего.
— Потому и защищают наши лучшие умы уголовников и авторитетов.
Усков сделал из этой беседы выводы для себя. И направился в лефортовский изолятор, куда заключили под стражу мэра.
В салоне самолета на русском и английском языках прозвучало сообщение, что через несколько минут произойдет посадка в аэропорту Женевы.
Мягди, который к этому времени довольно много выпил и был в лучезарном настроении, посмотрел в иллюминатор и увидел, как в привычном кольце гор показалась ровная площадка аэродрома.
«Ну вот, я и на свободе! — весело подумал он. — И чего это я столько времени терпел этого козла Ускова?»
Сей риторический вопрос остался без ответа, так как стюардесса любезно пригласила пассажиров бизнес-класса к персональному трапу.
Джевеликян не спеша взял свой багаж, состоящий из «дипломата», набитого франками и долларами, и направился к выходу.
Стюардесса, с которой он за время полета довольно близко познакомился, приветливо, как и остальным пассажирам, улыбнулась ему и от себя добавила:
— Возвращайтесь поскорее, я буду вас ждать.
«Ну уж нет, — подумал Мягди. — К черту этот российский рай! Мне теперь и в Швейцарии будет неплохо. Банковские счета на мое имя в Женеве открыты, вилла в пригороде приобретена. Поживем пока здесь. А там видно будет».
Эти радужные размышления как будто подтверждались: около трапа самолета его явно ожидали.
«Молодец управляющий! — подумал Джевеликян. — Подготовил все как надо!»
Как только Мягди сошел с трапа и ступил на благословенную землю, к нему приблизились несколько человек. Один из них, с военной выправкой, хоть и был в ладном гражданском костюме, что-то быстро сказал, обращаясь к Мягди.
Тот только хотел развести руками, мол, я вас не понимаю, как тотчас, почти синхронно, затараторила переводчица:
— Господин Кавкидзе, вы арестованы. Вы обвиняетесь полицией Женевы в использовании фальшивых документов, а также…
Он хотел резко рвануть назад, по трапу самолета, но полицейские в штатском, видимо, были ко всему готовы. Цепкие, сильные руки стиснули его запястья так, что он не смог никуда тронуться.
А бойкая переводчица продолжала между тем тараторить:
— …кроме того, вам предъявляется обвинение в покушении на жизнь швейцарского гражданина Фишера во время вашего пребывания в Женеве в августе…
У Джевеликяна все поплыло перед глазами. Мало того что он порядком накачался спиртным и был не в состоянии четко и трезво мыслить. Но он еще и только что потерял, причем внезапно и неожиданно, всякую надежду на вольную жизнь. Было от чего прийти в бешенство!