Пэт решила навсегда, что девочку никому не отдаст, и все, хотя еще надо было собрать сто страниц справок. В Америке они собрали сто четыре страницы, ну и в России сто с лишним, все честно. (Пэт теперь иногда представляет себе, как эти бумаги лежат в шкафу русского офиса и покрываются пылью, как они желтеют и делаются трухой, и никто никогда в жизни не будет их читать.)
Я, разумеется, не знаю, как получается любовь; откуда ж такое знать, это не нашего ума дело. Я могу только придумывать отдельные версии. Например, человек пять лет хотел кого-то полюбить бескорыстной любовью и посвятить этому "кому-то" остаток жизни. Сильно и честно хотел. Но никто не соглашался! Всем вокруг и так хватало любви и заботы, и глупо было приставать к ним со своими благодеяниями. Думаю, что это очень обидно и мучительно. И вдруг! Встречается готовый к бескорыстной любви, причем неимоверной красоты, беззащитный человек, которого можно лично спасти одним росчерком пера и потом всю жизнь его в полную силу лелеять. И что, вы уже знаете более подходящий для образования любви момент? Ну, поздравляю.
Точно неизвестно, но мне кажется, что именно в этот момент Пэт и Ларри страшно полюбили свою дочку, которая, собственно, им еще была никто и знать про них ничего не знала, - но это неважно. Момент же я точно фиксирую.
Но дальше я, конечно, категорически отказываюсь описывать весь ужас ожидания, когда человек не знает, что будет с его ребенком. Вообще - отдадут ли ему его ребенка. Разрешат ли увезти его домой и там любить и холить. А вдруг заберут, навеки заточат в казенном нищем заведении и не оставят ему никакого счастливого будущего? И дадут ему, да и другим детям, то, что они называют лучшим? Не дай Бог! Да мало ли что! А бумага какая неправильная? Или суд (неизбежный при усыновлении/удочерении) сойдет с ума и постановит не отдавать русскую гражданку в чужую антисоветскую страну, "империю зла" и желтого дьявола, которая, бряцая оружием, и так далее? Не зря, не зря народная мудрость гласит: дураков на Руси на сто лет припаси (хорошо еще, от Пэт скрыли эту мудрость в мучительные недели ожидания).
Часть этого времени ожидания Пэт провела в областном городе Н. у Таниной подруги, пока сама Таня занималась трудными бумагами. Пэт скучала, курила, читала, ходила туда-сюда по комнате, смотрела в окно. И там был блошиный рынок - ужасно интересно. Но на нем нельзя было говорить - хозяйка запретила. Потому что если б узнали, что у нее иностранная американка, то бы непременно обворовали, - и Пэт к этой позиции отнеслась уважительно.
Недели эти были, конечно, страшные.
Пэт все время думала про русские сиротские приюты. Она заметила, что маленькие дети там вполне счастливы, им всегда есть с кем бегать, смеяться и играть. Они, показалось ей, как щенки: бегают друг за другом и вообще чудесно проводят время. Это - пока они маленькие. А лет в семь они теряют беспечность и начинают ко всем встречным обращать мучительные, убийственные вопросы: "Ты хочешь быть моей мамой? Ты - мой папа?" Пэт мне высказала предположение, что эта ситуация не очень подходит для воспитания сознательного гражданина.
Но все равно Пэт была восхищена людьми, которые заботятся о детях. Без выходных. И еще сами в воскресенье идут в грязное поле в негигиеничных резиновых сапогах и выкапывают из земли, лопатой, картошку, чтобы сварить из нее детям обед. Фактически без платы, потому что некоторым дают 30 долларов не в день, что тоже чудовищно мало, объясняет Пэт своим американцам, а в месяц. Американцы, конечно, переглядываются, они убеждены, что она просто все перепутала, от счастья "крыша поехала", ну и забыла к зарплате приписать нули.
Пэт решила сиротам помогать. Это у нее не минутный порыв, не такой она человек. Не то что она вернулась домой с ребенком и про все забыла. Она намерена собирать деньги, всякую помощь и посылать в Россию. Она уже говорила с разными людьми тут об этом.
- И первая реакция у всех была - что мы можем сделать? Что им нужно? Уже двадцать человек нашлось, которые сами дадут одежду и будут собирать у других. Нам только надо, чтоб потом прислали фото детей в наших вещах, чтоб мы точно знали, что все дошло, - и тогда еще пошлем.
А сестра, рассказывает Пэт, вот что придумала. Вот, например, Рождество, так это просто фиаско (она именно так выразилась). Каждый получает кучу подарков! Мы давно поняли, что это слишком. И сестра сказала: хватит. На этот раз каждый получит один подарок. А на сэкономленные деньги она купит подарки и отправит в русские детдома.
Но все, конечно, кончилось хорошо. Суд решил дело правильно, по справедливости. И судья - замечательная женщина, она нас поздравила и сказала "спасибо", что мы заботимся о русском ребенке. Только судье грустно, что Россия сама не может позаботиться о своих детях. И директриса детдома была страшно рада, что Оля будет жить дома.
Пэт и Олга Джойс долго летели домой на американском самолете. Олга Джойс целый час стояла у Пэт на коленях и ощупывала ее лицо, как слепая. Она как бы его запоминала. Может, она как-то догадалась, что теперь, когда самолет взлетел, старая жизнь кончилась без возврата и они с Пэт принадлежат друг другу.
А в самолете было еще двенадцать бывших русских детей. И новые американские родители хвастались ими друг перед другом.
- Вот, пожалуйста, - говорил один счастливчик, который сразу опознал в Пэт товарища по счастью, - у меня полный комплект, мальчик и девочка, четыре с половиной и три!
- А у нас, - это пара откуда-то из Новой Англии, - две девочки, семь и одиннадцать!
Из Сан-Франциско были семьи, из Техаса, Мичигана и еще откуда-то. Одна женщина, она сама из Канзас-Сити, так что ей еще из Нью-Йорка лететь дальше с пересадкой в Цинциннати, - так она взяла годовалого мальчика. У него что-то с головой. Но она этого не боится, потому что как раз работает в госпитале для детей с замедленным развитием. Она, Пэт осторожно рассказывает мне об этом даже для американцев сложном, малопонятном случае, так рассудила: в ее доме у больного ребенка все равно будет заведомо больше шансов, чем в русском сиротском приюте.
Ларри, конечно, встречал своих в Нью-Йорке, в аэропорту имени Кеннеди. Волновался ужасно и от волнения захлопнул дверь машины, а ключ внутри и мотор включен. Открыть никак не удавалось, он старался часа два, ну и пришлось стекло разбить. Сам-то Ларри раньше улетел (и в его самолете было всего-то семь бывших русских детей), потому что без него в школе была просто беда. Один мальчик, ему тринадцать лет, белый, принес в школу автоматический пистолет, папин, потому что его черный дружок после драки грозился его застрелить. Ну и этот решил перехватить инициативу, со стволом пришел. А другой мальчик, маленький еще, восемь лет всего, до пистолета не дорос, так он пришел с ножом и уже почти совсем было воткнул его своему главному врагу в спину, но тут учителя влезли и помешали. А еще одна девочка рисовала какашками на зеркале. Ларри срочно пришлось приступить к изучению психологической подоплеки этих странных поступков, но ему это совершенно нетрудно - он ведь любит детей и на работе, и дома. И дома - он гордится, что Олга Джойс таки заснула однажды у него на руках. У нее в детдоме не было такой привычки (только сама могла заснуть), и вот она ее начала приобретать.
"Надо же, как повезло!" - говорят американцы. При этом они по своей странной логике антиподов (с этой их привычкой ходить вверх ногами и вообще спать, когда у нормальных людей день) имеют в виду не бывшую приютскую сироту, но ее новых родителей. "Вот ведь удалось семье Биларди, - объясняют пенсильванские москвичи, - попасть в такое Эльдорадо, на золотое дно, где можно отыскать ничьего ребенка и взять его, усыновить и воспитать, и дать ему в жизни шанс, то есть сделать этот мир лучше. И всего-то за два месяца, и почти даром - 10 тыщ долларов! В Америке масштабы другие: срок может перевалить за десять лет, а сумма - за 30 тыщ, и то если повезет".
Да там еще полно таких!
Но американцы не верят, зачем, говорят, вы над нами смеетесь. Зря, обижаются, вы нас за дураков держите. Да если б там были ничьи сироты, да еще по дешевке, разве б русские сами их в пять минут не размели?