ГЛАВА 27
В прошлой жизни мисс Мэрфи была татарской сиротой
"В жизни все должно делаться медленно и неправильно".
Это сказал кто-то из русских классиков, кажется покойный Веня Ерофеев. Дальше в афоризме объяснялось, какой смысл терпеть такой дискомфорт: "Чтоб человек не успел загордиться". А в России, где периодически совершаются великие открытия, случаются большие изобретения, возникают "стройки века" и настают великие эпохи, эта тема, конечно, нелишняя... Вот помню, на днях мне встретились знакомые американисты, карьерные и успешные, и рассказали про наше превосходство над бездуховными американцами: те-де холодны, корыстолюбивы и нешироки и к широким поступкам неспособны. В ответ я им рассказал про знакомую американскую семью Мэрфи, которые привезли из Астрахани сироту-инвалида, взяли к себе жить и вовсе удочерили.
Американисты почесали в затылках и признали:
- Ну что, умыл ты нас. Нечего возразить. Это да.
Я теперь часто вспоминаю про Мэрфи, когда кто-то хвастается, ну или другим способом дает понять, что он - хороший, получше многих других. И это бывает часто - чтоб хвастали: ведь сейчас у нас все делается настолько быстро (правильно или нет, не нам и не тут обсуждать), что многие люди вполне успевают загордиться.
В доме Мэрфи я впервые в жизни увидел бывшего несчастного русского ребенка. У него на родине не было ни дома, ни родителей, ни счастливого будущего, ни даже - в три-то года - привычки ходить на горшок. А был скудный словарь на уровне годовалого младенца, хлеб с маслом в качестве любимого блюда, страсть к танцам и негнущаяся нога. Случай этот очень простой. И тут не надо большой фантазии, чтоб представить себе чувства девочки, а после девушки, далее женщины (слова "мать семейства" были уже почти написаны, но я сдержался, во избежание излишнего садизма). Она очень любит танцевать, и по младенческой простодушности поначалу даже и танцует на хромой своей несчастной ноге. Никто же не исключает, что ей могло в жизни повезти и ей могло выпасть счастье например, ее бы отговорили вешаться и она бы закончила балетную школу при Большом, и специально для нее сочинили бы партию хромой королевской фаворитки мадемуазель Лавальер, так ведь?
Так вот, посмотрел я на эту - не знаю, как ее теперь называть, то ли по-старому Леной, то ли вслед за приемными родителями Helena, - маленькую мисс Мэрфи, которая плавает в бассейне возле дома (и по совету доктора, для ноги полезно, и просто для развлечения), играет со своими мягкотелыми медведями, поет песенки из американских мультфильмов и каждые пять минут подбегает в миссис Мэрфи, тормошит ее, называет mummy, требует candy и получает их... Посмотрел - и испытал очень сильное и очень тяжелое чувство. Мы - я имею в виду граждан России - готовили ей унизительную и мучительную жизнь. И делали это со спокойной совестью, с чувством выполненного долга. Но в жизни ей выпало так - она просто еще не догадывается, - что она отказалась от нашей заботы и сообщила нам, что ничего от нас не возьмет, что тот приютский пустой суп, который мы ей дарили, теперь можем хлебать сами. И она нам прощает все, что мы ей должны. Это все, конечно, условная и воображаемая беседа. Например, потому, что она за год успела забыть почти все русские слова, которые выучила в Астрахани, а новые уже вряд ли выучит. Ну и кроме того, она будет расти в приличной активно христианской семье и, подождите, будет еще нас любить....
Ну а теперь по порядку. Кто такие эти Мэрфи и зачем им все это?
Это Майк и Роуз-Энн Мерфи, им обоим за сорок. Живут в городке Москва, штат Пенсильвания. Оба весьма серьезные католики, причем потомственные: он по линии ирландских предков, она - польских. У обоих кроткие глаза и тихие улыбки, безобидное выражение лиц. Оба спокойные и ровные люди, даже, может, медлительные. Они могут, пожалуй, показаться чуть нудноватыми только что приехавшим из России, ну или даже из большого американского города, - то есть тем наблюдателям, которые не остыли от суеты и не снисходят до организации своей жизни по принципам порядка, ясности и безжалостного выбрасывания всего лишнего, ненужного, не полезного для души.
Про Майка надо сказать, что человек он настолько строгий, суровый и прямой, и до такой степени к себе безжалостный, настолько готовый и способный подчинить жизнь абстрактной идее и железной дисциплине, что в юности всерьез собирался в семинарию. При всей строгости католического канона, который ему, как падре, объявил бы, например, женское тело неприкосновенным.
Перед запланированной семинарией он еще послужил в армии - военным полицейским на базе ВВС в Германии. Это было даже опасно. В 1974 году, вспоминает Майк, террористы-палестинцы были в Европе очень активны.
После армии Майк юношеского идеализма не оставил и приступил к накоплению денег на учебу. И семинарию себе конкретную присмотрел в Мэриленде. Намерения его были настолько серьезны, что сумму он накопил весьма и весьма приличную, с какой стороны ни глянь, - 60 тысяч долларов. А это тем более не просто, если служишь всего лишь почтальоном.
И тут у него появились сомнения - а точно ли он хочет всю жизнь посвятить церкви? Сомнения усилились после того, как одним прекрасным воскресным утром он вдруг встретил очень симпатичную девицу.
- На дискотеке?
- Ты что! В церкви. Я ж тебе рассказываю - "прекрасным воскресным утром", а утром в воскресенье где ж порядочному человеку и быть, как не в храме?..
Девице он тоже приглянулся: "Красавец и милый парень". После он позвонил в госпиталь, где она работала няней-медсестрой.
- А как он узнал номер?
- Не знаю... Майк, как ты узнал мой номер? А, ну да, прихожане же многие друг с другом знакомы... Мы начали встречаться и через два года поженились, рассказывает Роуз-Энн.
- То есть, выходит, церковь - удачное место для знакомства?
- Это точно...
Я помню про их суровое католическое воспитание; а Роуз-Энн и в школе соответствующей училась...
- Вы себя, наверное, страшно блюли до свадьбы?
Ей нечего скрывать от народа, тем более что дело было в Америке в 1983 году, то есть спустя лет пятнадцать после начала сексуальной революции:
- Ну, мы целовались, и вообще все... у нас были свидания... Ну, обычные свидания - сели в машину, отъехали куда-нибудь, припарковались... Ну там держаться за руки и так далее. Да и прочее, все что положено... Что ж вы расспрашиваете - обычное свидание, как у всех, да и у вас тоже, так?
Через два года, в 1985 году, поженились; ему было тридцать два, ей тридцать пять...
Майк еще какое-то время размышлял, что можно в дьяконы пойти, туда женатых берут, но его вот какое соображение смутило: священнослужители слишком много проводят времени в церкви, так что уж на семью и не остается. Вроде не препятствие, чепуха, но у американцев так устроено, что семейные ценности главнее производственных. И главнее, чем пойти даже с ребятами попить пива.
Ну так вот они, значит, поженились.
К моменту венчания они уже знали, что сильно друг от друг отличаются. Например, Майк - основательный, серьезный и бережливый, а Роуз-Энн - веселая и легкомысленная, и любящая приключения. Легкомысленная - насколько может быть легкомысленной строгая католичка: например, она, в отличие от Майка, никаких денег не копила, а тратила их на такие развлечения, как, допустим, путешествия. Гавайи там и прочее, это вы все знаете и пробовали.
Короче, к свадьбе Майк подошел с известными нам уже 60 тыщами и новым авто, а у Роуз-Энн не было за душой ничего, кроме подержанной машины и жалких пяти тысяч. Она созналась, что и сейчас такая же - все норовит деньги потратить на что-нибудь необязательное, а счета же можно и в следующем месяце оплатить.
Так вот благодаря похвальной бережливости Майка недолго они снимали квартиру. Как родилась дочка, - а Мэри-Энн сейчас уж девятый год, - так сразу и въехали в собственный дом, который предусмотрительно загодя и построили. Все вместе - полгектара земли и большой дом с двумя просторными этажами - обошлось в 130 тысяч. Если б не сбережения, то пришлось бы довольствоваться чем-то поскромнее, только и всего.