Отец попробовал приподняться — и не мог.
Вы, Ольга Николаевна, распахнули дверь и сказали сидящему в кресле человеку:
— Она идет к вам.
Отец встал.
Снежану поддержали, с одной стороны вы, с другой — лаборантка Таня. Дочь тяжело ступила в коридор прямыми ногами, обутыми в мягкие тапочки, — и отец не сразу ее узнал.
Он смотрел, и ему казалось, что Снежану силой подняли с постели, и она упадет, как только ее отпустят.
Он схватил ее за плечи…
Когда Снежану подвели к лестнице, вы сказали:
— Девочка, может быть, достаточно? Ты же устала. По лестнице труднее.
— Хочу попробовать труднее. Хочу идти вниз. — Она возражала, путаясь, запинаясь, вздрагивая, не принимая уговоров.
Отец кинулся ей помогать.
Дочь косо, в стороны, ставила ноги. Ее лицо улыбалось рядом с угрюмым от волнения лицом отца. Сойдя с последней ступеньки, Снежана расплакалась и рассмеялась; силы ей изменили. Отец вынес ее на руках к своей машине, посадил на сиденье.
Посадив, он благодарил всех, спрашивал, можно ли через месяц забрать Снежану домой. Как ни был он счастлив, в его глазах все же читалось: «Зачем было столько безнадежных лет? Зачем она лежала и лежала? А страдания, скитания по клиникам, погибшее детство, столько горя!»
Он что-то стал говорить о неисповедимых путях гибели и спасения, но смешивал болгарские и русские слова. Его трудно было понять.
На Машкова возвращались в обратном порядке: впереди шла машина отца. На заднем сиденье Снежана держала вас за руку. Следом несся санитарный микрофургон.
Вы взглянули на часы. Полдень.
3
Вторая половина дня оправдала выражение болгарина о неисповедимых путях…
Уже звонок Альберта Семеновича был неожиданностью. Да, у него была причина для звонка: он звал вас на продолжение съемки учебного фильма с участием Клещикова.
Сценарий вы в свое время подправили и одобрили, начало работы видели и остались довольны. На сей раз, в сущности, можно было и не ехать. Там были свои советчики, а здесь следовало помочь методистам. Но звонок Альберта, призыв, звучащий сквозь деловой его тон, его наигранная покорность перед вами, которую он вдруг на себя напустил, для вас еще не были безразличны.
— Жди!
Вы весело бросили трубку.
Чтобы ваш приход не показался ему слишком поспешным, на Богдана Хмельницкого вы зашли в стоячую закусочную «Маросейка». Вам было неважно, где и что перехватить, какого выпить кофе. Так вы отметили первые шаги Снежаны после ее семилетней неподвижности. Еще вы заглянули в магазин, который окрестные москвичи долго называли Беловским, хотя мало кто помнил, что здесь, в здании бывшего Малороссийского подворья, торговал в свое время купец Белов. Теперь, когда магазин перестроили и перевели на самообслуживание, как-то сразу отпало стойкое прежнее наименование. Вы прошли вдоль витрин и обрадовались, увидев варенье из мирабели — любимое лакомство Татьяны Федоровны. Есть покупка! Вот и Татьяна Федоровна отметит сегодняшний праздник чаепитием с дочерью.
С холма у начала улицы Архипова, как ни узок был тротуар, созданный отнюдь не для созерцателей, вы взглянули в даль, замкнутую белой неровной пикой небоскреба на Котельнической набережной. Потом остановились и посмотрели на небо. Была у вас в этот час такая физическая потребность — ходить по улицам с победно поднятой головой и смотреть в небеса, пусть даже стиснутые зданиями.
Виктор однажды объяснял вам, что сплошное облачное небо над океаном для мореплавателей — зеркало, в котором отражается состояние вод. Если небо все белым-бело, значит, всюду, куда ни направишь судно, будут льды и льды. Если же на облаках среди белизны показываются тени, они говорят о появлении во льдах полыней, — и, значит, можно надеяться на «раскрытие больших льдов». Такое небо называют водяным.
Сейчас над Москвой небеса казались серыми с голубизной, и вы впервые подумали, что серые они не столько из-за пелены городского дыма, сколько из-за отражения огромной площади серых крыш. И наверно, это похоже на отражение вод Южного океана там, где океан свободен для плавания.
Отчего вам все чаще думается об Антарктике, приходит желание все сравнивать с тем, чего вы не видели? Вот и теперь в небо Бауманского района вы запустили вертолет Медведева — он шел и покачивался, обвеваемый ветром со стороны высотного здания.
О Медведеве вы размышляете в последнее время чаще, чем о Снежане или Беспалове. Вы говорите себе: «Он слишком угрюм, а я его раздражаю. Мне не удается его «приручить». Что делать?!»