А иногда вы думаете о его дочери и жене: «У дочки, если судить по фотографии, характер лучше. Наверно, дочка в мать?»
Несколько фотографий вы видели на тумбочке у Медведева. С одной из них глянула на вас девочка лет четырех и тотчас заворожила выражением удивительного добродушия.
В ней все было добродушно — и полные довольные щеки, и наклон головы к круглому плечу, словно она слушала что-то интересное, и пухлые, но как будто крепкие пальцы. И даже светлая челка на выпуклом лбу, даже пуговицы на ее кофточке были добродушными, даже носки ботинок глядели вперед, как мордочки дружных любопытных зверьков.
Почему-то подумалось, что девочка простодушно разговорчива и легко заливается смехом, когда улавливает смысл взрослой шутки, и охотно дарит малышам свои игрушки, чтобы потом с любопытством следить за детской игрой.
«В добродушии этого ребенка есть что-то от будущей мудрости», — подумали вы тогда, а Медведев, обернувшись, сказал вам единственную за все время добрую фразу:
— Ей теперь уже девять. А тогда, маленькая, она говорила: «Я живу в СССР. Это не очень далеко отсюда, за Домом ученых».
Но только вы попробовали что-то спросить о девочке, как Медведев спрятал фотографии в книгу под подушкой и враждебно умолк.
Что у него? Такая же история, как у Беспалова? Нет, он просто исчез для близких, спрятался. У него какие-то свои давнишние, особенные сложности.
Виктор Петрович мало что мог вам рассказать. Он знал только, что Медведев много лет живет один, с женой не переписывается, только с дочерью, но жена иногда добавляет несколько строчек к письму ребенка — и все о дочери. Дочку зовут Люба, жену — Мария.
— Да и не жена она вовсе, — сказал Виктор, — не расписаны, кажется. Но Олег все собирался побывать у них — и вот дособирался… Теперь мне придется к Марии… недобрым гостем…
— А тебе зачем?
— Подготовить. Пусть узнает от меня, куда он исчез, и всю правду.
— Это тебя Медведев просил?
— Что ты, он бы взбесился, если б я сказал ему.
— Вот и нельзя этого делать.
— Ты уверена, что нельзя? Не следует?
— Витя, оставь свои выдумки! Угробить друга захотел? Устроить ему такую встряску! Я понимаю, если бы это была обычная нормальная семья… Вот встанет на ноги, пусть сам к ним идет. Но показать женщине покалеченного больного, когда у них все плохо! Это значит — лишить Медведева надежды к ним вернуться или что там он хотел. Может быть, она прекрасная женщина, она прибежит сюда. Но я нагляделась на подобные ситуации. В наших случаях человек не может быть уверен заранее, с какой душой он выйдет из палаты больного. И жалость тут не спасет. И вообще не знаю, не благо ли им забыть о нем и ему о них… Я сама, может быть, съезжу туда, когда обстоятельства мне подскажут, ты мне оставь адрес. Но лучше повременить…
Внезапно вы отвлеклись от своих мыслей и даже вздрогнули. Но затем улыбнулись. Навстречу вам по улице Архипова шел еще один поднятый вами больной — Клещиков.
Клещиков шел в гору. Конечно, медленно, с натугой, но шел и помогал себе одним костылем. Одет он был не по-больничному — в летние брюки, в льняную рубашку, на ногах — легкие туфли. Приоделся для сегодняшней съемки? Вместе с домашней одеждой он и вправду обрел вид актера, который играет выздоравливающего — выпуклые мышцы не спрячешь, крепкая фигура остается. Вживался ли он в роль или просто прогуливался, но выражение лица было небудничное и отражало какую-то цель. Впрочем, у Клещикова всегда бросался в глаза этот нацеленный, сильно сморщенный, занятно и нелепо мыслящий лоб — не лоб, а таран, бьющий вслепую и мимо в областях, слишком от него отдаленных.
Он вас увидел, узнал и приветливо закивал головой. Вы пошутили:
— Вот так встреча, Клещиков! Сбежали из больницы?
— Сбежал. Жара, доктор, верно? Вот бы кваску сейчас деревенского! Хотели бы?
— Вам никакого кваску, ни тем более напитков покрепче! Вы же знаете…
— Да нет, это я деревню вспомнил, лето хорошее. Я все знаю, и в медицине кое-что понял. Совершаю безобидный моцион.
— А съемка? Вам пора быть на месте.
Он успокаивающе покачал головой.
— Я обдумываю заявление на новое изобретение. Насчет лечения теплом рук — так сказать, биотеплом. Вы когда-нибудь такое слово слыхали? Вот, доктор! Я так и знал: это новая мысль… А вы не волнуйтесь. Заведующий сказал, киногруппа сильно запаздывает. Я еще полчасика — и вернусь.
Он пошел выше. Вы полюбовались его возрождаемой, неуклюжей походкой и окликнули снова: