Эта заря встает перед тобой заново, когда ты получаешь конверты с надписью «Томская область…» и впиваешься взглядом в полудетские, школьные буквы. Каждый раз письмо обжигает пальцы, будто его начинили электричеством, чтобы пробудить заспанного человека, одуревшего от послеполетной ломоты, угара избы.
Тебе еще целый год здесь «трубить», как беспечно говорил ты раньше. И что же? Теперь «трубить» вдали от Москвы так тяжко, что ты повторяешь себе: «Надо выжить».
Это пугает тебя разлука. Мария собиралась ждать — но что соединяет вас? Воспоминание о взятой «на память» градине и та заря? Кто ты и кто она? Не будешь ли ты чужаком в старой московской квартире? Чем жизнь студентки Института иностранных языков похожа на твою? Каким «боком» войдешь ты в семью пожилого архитектора, по словам Марии, — одного из учеников «знаменитого Жолтовского»? Мария родилась поздно, ее родители далеко не молоды, она у них единственный ребенок… Стоит только задуматься!..
Ты не напрасно мучился, не верил и утешал себя, что тебе лучше оставаться вольной птицей. Однажды, когда ты только что вернулся в Колпашево из поселка с черным когтистым названием Каргасок, от нее пришла прощальная открытка — всего несколько ничего не объясняющих виноватых слов. На этом надолго все оборвалось. Твои бешеные письма к ней словно уходили в никуда. Потом ты устал писать… И вдруг года через два ее письмо находит тебя уже в Прииртышье — опять несколько строк без каких-либо объяснений, с одними вопросами о твоей жизни. Ты не ответил — и она не писала еще несколько лет. И только уже в Антарктике тебе передали с пришедшего танкера конверт, надписанный тоже детским почерком, но не рукой Марии… Листок в клеточку был украшен неумелыми рисунками…
Так ты узнал, что у тебя растет, подросла дочь, ходит в школу. Сдержанный постскриптум Марии ничего не объяснял. Жизнь Марии оставалась для тебя тайной.
Ты, Олег Николаевич, недоумевал. Ты не знал даже того, что прощальную открытку в Колпашево Мария прислала тебе, когда она случайно познакомилась с одним парнем, тоже студентом, сыном директора крупного проектного института. Молодой человек хотел жениться на Марии, но она уже поняла, что у нее, возможно, будет от тебя ребенок, и не скрывала этого. Парень все как будто принял и понимал, даже ее просыпающееся материнство, но Мария упросила его подождать. И он сам не выдержал, когда у нее родилась дочь. Он исчез. Мария увидела в этом справедливое возмездие за тебя, Медведич. За одной бедой нагрянули новые, пострашнее. Ее письмо пришло к тебе в Прииртышье, когда Мария осталась совсем одна с дочерью: умер ее отец, а вскоре, как бывает с дружными старичками, за ним последовала мать. Но ничего этого ты, Олег Николаевич, не сумел разглядеть в строках Марии. О дочери тоже не было ни слова. Ничего не было сказано и о том, как все эти несчастья изменили ту девочку, которую ты знал, забили в угол, сделали нелюдимой…
Так ты и остался в неведении — гадал, думал. Собирался с духом, чтобы нагрянуть. Звезда Героя замаячила кстати… Увы!
Что же теперь вспоминать? Нет, пускай Виктор шлет из рейса радиограммы и письма, заготовленные твоей рукой, словно консервы… Пусть ребенок растет пока на твоих письмах, а ее мать — получает денежные переводы, а там сама судьба что-нибудь изобретет, чтобы дочь позабыла про отца — скитальца и инвалида.
Тебе теперь надо думать о другом. Ты встал на ноги, ты не хочешь сдаваться и уже заставляешь себя смотреть на проходящих по улицам женщин. Взглядом, словно рукой, касаешься краев одежд, голубых вен запястья, отводишь прядь с виска. Глазам твоим то свежо, то жарко, но ты не винишь себя за свой упорствующий взгляд — это твоя проба жизни.
И как надеешься, как радуешься, когда ощущаешь в груди рождение силы — и как тоскуешь, когда вслед за тем под грудью, под раздвоением ребер открывается сосущая пустота, куда уходят кровь и желание!