А в 1963-м, когда у меня уже тренировалась Тамара, я специально для нее привез из какой-то заграничной поездки две пары английских лезвий, истратив на них все свои деньги. Английский конек по тем временам считался эталонным. Производили их две фирмы, которые базировались в Шеффилде - МК и John Wilson.
На основе тех лезвий я и сконструировал наш «ленинградский» конек. Сделал два лекала. Одно – для обязательных фигур, второе – для произвольного катания. Самое главное заключалось в изгибе этого конька. В английскую модель я внес некоторые изменения, потому что хотел, чтобы лезвие моего конька было чуть выше, чем у английского. Это давало возможность сильнее наклоняться при катании. При этом ботинок не цеплялся за лед.
Тогда я сделал подробнейшие чертежи передней части конька, задней. В зависимости от того, какого размера нужны лезвия, базовая модель легко либо растягивалась, либо сжималась. Главным мерилом глубины желобка, помню, был пятачок – самая обычная пятикопеечная монета. По своему диаметру эта монета составляла ровно дюйм – 25,4 мм. И вот по тем моим чертежам на ленинградском заводе десять лет производились коньки, на которых каталось большинство наших фигуристов. Уже значительно позже мы стали покупать лезвия за границей.
* * *
- Откуда у вас взялся столь жгучий интерес к фигурному катанию?
- Нельзя сказать, что этот вид спорта был как-то по-особому популярен. Я даже сказал бы, что никакой популярности не было и в помине. Но был фильм «Серенада Солнечной долины». Я смотрел его несколько раз и не верил, что человек вообще способен так кататься. Думал даже, что это – какие-то специальные фокусы - киношные приемчики.
- Примерно в то же время, когда фильм вышел на экраны, в Ленинграде проводился конькобежный матч трех городов – Стокгольма, Хельсинки и Ленинграда. И шведы привезли с собой трех фигуристов – чтобы выпускать их перед публикой в перерывах между забегами. Когда я увидел, как они крутятся на льду, мне очень понравилось. Вот и записался в кружок Дворца пионеров, случайно увидев на улице объявление о наборе. Оттуда – с клумбы, вокруг которой зимой заливали лед, - все ленинградское фигурное катание, собственно, и началось.
Через год наш знаменитый питерский тренер Петр Петрович Орлов пригласил меня в «Динамо» - чем-то я ему приглянулся. Он даже отдал мне свои ботинки, которые, как выяснилось, были на два размера меньше, чем носил я. Пришлось обрезать носки ботинок и аккуратно замотать их черной изолентой, чтобы пальцы не торчали наружу.
Сами лезвия были куйбышевские – их в 1947-м начал выпускать куйбышевский подшипниковый завод. Сталь была великолепная. Но главное, куйбышевские мастера сделали то, что никто и никогда больше не делал – так называемую «цементацию» не только снизу, как делают сейчас, но и с боковых сторон. Накладывали углеродный состав и закаляли лезвие. Благодаря этому куйбышевский конек никогда не ломался. Его твердость можно было сопоставить с твердостью напильника – хоть ножи этими лезвиями затачивай!
Куйбышевские коньки, конечно, были не очень прогрессивными в плане скользящих кривых, но само по себе их появление стало колоссальным шагом вперед. На них катались все вплоть до 1963 года - пока не появились ленинградские коньки.
Первые соревнования – те самые, что были в январе 1947 года, запомнились мне еще и потому, что там присутствовал знаменитый Николай Александрович Панин-Коломенкин. Фигурист, ставший первым российским олимпийским чемпионом в 1908 году. Он приходил на каток в длинной – то ли лисьей, то ли в волчьей шубе, валенках, садился в специально приготовленное для него кресло и смотрел соревнования.
Площадка катка была крошечной, и я, помню, носился по ней, как псих. Мне казалось, что раз уж соревнования по конькам, надо обязательно кататься быстро. Тем более что до этого я и в конькобежных соревнованиях поучаствовать успел.
Народу на тех соревнованиях было совсем мало, так что я в итоге занял первое место. Очень этим гордился. В качестве приза мне дали еще один спортивный костюм и ботинки. Хотя я очень рассчитывал на коньки...
В том же году я участвовал и в чемпионате страны, который проводился в Горьком – там состязались не только фигуристы, но и конькобежцы. Нас заранее предупредили, что будут кормить, но хлеб нужно привезти с собой. Я и поехал – с чемоданчиком, где лежали четыре здоровенные буханки, коньки и одежда, в которой я катался. Ехали на поезде в вагончиках со свечным освещением. Петр Петрович Орлов заранее научил меня, что занимать надо самые верхние полки - багажные. Я сразу туда и забрался. Занял место, кинул рюкзак под голову. Среди ночи вдруг начали топить. Моя голова, как выяснилось, лежала прямо на трубе отопления, от жары я и проснулся: шапка мокрая, труба мокрая, а пространство между полкой и потолком такое узкое, что даже не сесть.