Когда я поинтересовалась у Москвиной, почему для подготовки своих спортсменов к Играм в Солт-Лейк-Сити она выбрала крошечный пригород Нью-Джерси, тренер ответила:
- Незадолго до того, как я всерьез задумалась о переезде в США, мы были на показательных выступлениях в Бостоне. И как-то за завтраком я встретились со своей давней приятельницей Робин Вагнер и ее мужем. Муж у нее бизнесмен и юрист. Сейчас он - финансовый консультант американской федерации фигурного катания, входит в Совет федерации, ведет всю финансовую политику. Сама Робин тогда работала с Сарой Хьюз – как раз в Нью-Джерси. Муж Робин и предложил мне подумать о работе на этом катке. Вполне возможно, что он просто искал интересную компанию для жены. Зарабатывать деньги тренерством ей не было никакой нужды, поскольку она и без этого очень состоятельная женщина, так что работала она исключительно ради собственного удовольствия.
В Колорадо-Спрингс, куда мы с Игорем и спортсменами приезжали много лет на сборы, нам могли предложить только сдельную работу. Перелет должны были оплачивать мы сами, проживание – тоже. То есть жили бы, как и раньше, в семье знакомых, но все равно платили какие-то деньги. А кто бы принял моих ребят? Никто.
Колорадо к тому же далеко. Туда неудобно и дорого добираться. И выбираться оттуда сложно. А Нью-Джерси – практически центр. До Нью-Йорка рукой подать, одних аэропортов три штуки.
Мы сразу сняли там хорошую квартиру, поскольку контракт вполне позволял такие траты. Мы были единственными, кому платили не за конкретную тренировочную работу, а за рекламу нового катка. Я, естественно, при каждом удобном случае везде упоминала, где именно мы работаем, что это за каток, рассказывала, какой он замечательный.
На катке в Хакенсаке к нам прекрасно относились. Как к иностранцам. Свои тренеры – это ведь всегда наемная сила. Перечить хозяевам нельзя, нарушать правила нельзя - сразу могут уволить. Ходишь по струночке. А мы...
Доходило до смешного. Первые годы когда я приезжала с соревнований, по факсу или телефону сообщала директору катка номер рейса. И он всегда лично приезжал за мной в аэропорт. Лишь через два года я поняла, что веду себя довольно вызывающе, срывая человека с работы когда мне нужно и вынуждая его полтора-два часа тратить на дорогу в аэропорт.
Но директор никогда не говорил мне ни слова. И уважительно-предупредительное отношение по отношению к нам с Игорем со стороны всех его сотрудников я чувствовала всегда.
На каток нельзя было, например, приносить собственную еду. Даже специальное объявление на этот счет висело. Мы поначалу этого не знали. Брали с собой бутерброды с икрой, конфеты. Один раз я обратила внимание на то, что старший тренер нашей школы сидя за столом иногда наклоняется над выдвинутым ящиком своего стола и что-то жует. И запах копченой колбасы – на всю комнату. Я не выдержала однажды и говорю: «Крэг, дай колбаски, так вкусно пахнет...»
Он и сказал, что если кто-то узнает, что он ест на рабочем месте, его тут же выгонят. А мы думали, что он – просто жадина.
В Хакенсаке у меня был свободный доступ к директорскому телефону, можно было звонить, куда захочется. Был бесплатный интернет, свой стол, отдельный офис, бесплатный кофе – в общем, куча мелких привилегий. Мы не обязаны были платить катку комиссионные за то, что используем общие помещения дворца – коридоры, парковку. По правилам, если какой-либо тренер занимался со своими фигуристами в этих местах – делал разминку или отрабатывал поддержки – он был обязан за это платить. Нам же никто ни разу не сказал ни слова. То есть своих тренеров там держали в черном теле.
Когда я с Бережной и Сихарулидзе вернулась в Хакенсак после каких-то соревнований, которые Лена с Антоном выиграли, то месяц спустя как-то спросила директора, почему нас мэр города к себе не приглашает? Казалось бы – предвыборная компания в разгаре. И по его реакции поняла, что в Америке это просто не принято. Тем не менее, когда мы собирались уезжать на Олимпийские Игры в Солт-Лейк-Сити, директор катка устроил специальный прием, куда пришли сенаторы, другие влиятельные люди. И вот тогда нас проводили уже торжественно.
Контракт с катком был у нас подписан на 4 года и, когда он закончился, продлевать его с нами уже не стали – предложили остаться и работать на общих основаниях. Сдельно.