Я удивилась тогда. Поинтересовалась, с каких пор Москвин свободен во время тренировок группы и почему перестал работать с парой Ксения Озерова и Александр Энберт, с которой персонально занимался довольно много времени.
- Такое решение приняла я, - после паузы ответила Тамара, причем было заметно, что говорить на эту тему ей тяжеловато. - Игорю 80 лет. Ему уже сложно ездить с фигуристами на соревнования, а не ездить нельзя. К тому же он наотрез отказывается принимать новые правила. Я же считаю такое отношение бессмысленным. В жизни, согласитесь, вообще много правил, которые вызывают внутренний протест. Вас же, как водителя, наверняка раздражают какие-то правила ГИБДД? Но их, тем не менее, нужно выполнять.
Но дело даже не в этом. Игорь очень азартен в работе. В тренировках это можно только приветствовать. А вот когда азарт сочетается со стрессом соревнований – это прямая угроза инфаркта. Я не хочу потерять мужа.
* * *
Москвин удивился, увидев меня на катке. Даже, как мне показалось, обрадовался. Но стоило мне достать из сумки диктофон, Игорь Борисович с сомнением в голосе спросил:
- Думаете, нужно? Ведь ничего хорошего я о современном фигурном катании не скажу.
- Почему?
- Потому что не вижу творческого продвижения наверх. Слишком сильно все заключены в клетку новых правил. Все, что этими правилами не предписано, просто не оценивается.
Удобно устроившись за столиком кафе, куда мне все-таки удалось затащить тренера «на разговор», Москвин продолжал:
- В парном катании, например, есть ряд важных для меня позиций. Например, расстояние, на котором партнеры в процессе выступления находятся относительно друг друга. Чем оно ближе, тем сложнее и рискованее катание. Это, если разобраться, и есть самое сложное. Но об этом сейчас говорится разве что мимоходом. А сложность высасывается из совершенно непонятных мне вещей.
Взять, к примеру, подкрутку. Если партнерша во время полета прижимает руки к груди – это одна стоимость. А вот если у нее руки над головой – уже другая, несколько выше. Я спросил на одном из семинаров: а если у партнерши над головой будет одна рука? А второй спортсменка будет, скажем, в носу ковырять? Это ж тоже сложно – на тройном обороте пальцем в нос попасть.
- Смеетесь?
- Отнюдь. Еще пример приведу. Когда я работал с Ксенией Озеровой и Александром Энбертом, то придумал такой композиционный ход: спортсмены исполняют параллельное вращение, затем на выезде расходятся в разные стороны и делают прыжок навстречу. У тех, кто смотрит со стороны судейской ложи или с трибуны, в этот момент душа замирает. Потому что складывается впечатление, что фигуристы летят друг на друга. Алексей Мишин, когда это у нас в тренировке увидел, очень впечатлился: «Вот это фишка!»
Но ведь это же не может никаким образом отразиться на оценке. Ни на сложности, ни на чем. И зачем тогда тренеру вообще думать?
- Но вы же думаете?
- Думаю. И много лет работал именно так. Взять вращения: сейчас, например, придумали, что фигурист должен в процессе вращения менять точку опоры. Зачем? Разве это – суть элемента? Почему тогда не предложить балеринам исполнять фуэте на пятках? Не нужны эти нелепости, понимаете? Во вращениях самое главное – это скорость, центровка и различие поз. Какое кому дело, на каком ребре это делается?
Не говорю уже о том, что в моем понимании правила – это закон. Который должен быть непреложным хотя бы на протяжении четырехлетнего олимпийского цикла. Его нельзя уточнять каждый сезон. Мы же постоянно вынуждены что-то усложнять или переоценивать. Когда Тамара привезла мне новую редакцию правил и я их прочитал, у меня возникло слишком много вопросов.
- Именно поэтому вы перестали тренировать?
- Да.
- Но по-прежнему помогаете супруге работать с парами?
- Официально – нет. Официально я на пенсии.
* * *
Разговаривать с Москвиным о фигурном катании можно было бесконечно.
- В 1955-м я поехал на чемпионат мира в Вену, - вспоминал он. – Не выступать, а в качестве наблюдателя. Знакомый снабдил меня кинокамерой, показал, как нужно ее заряжать, и с этой камерой я поехал. Старался снимать как можно больше.
Этот фильм существует в моей домашней видеотеке до сих пор. Понятно, что пленка пересыхает, лопается, трескается, да и проекторов под такую пленку уже не выпускают, но пленки все в сохранности - около трехсот больших дисков.
Я снимал потом все соревнования, на которых приходилось бывать. С 1955-го и до самого конца 60-х. В Москве существовали специальные мастерские, где обрабатывали кинопленки, мне проявляли все, что удалось отснять, разрезали, убирали лишние кадры, стыковали, потом все перематывалось на кассету...